Читать онлайн «За Уралом. Американский рабочий в русском городе стали». Страница 63

Павел Коробов сменил Завенягина на посту директора комбината в начале 1937 года, когда последнего назначили заместителем наркома тяжелой промышленности. (Позднее Завенягин впал в немилость и был снят с этого поста, а затем работал начальником строительства где-то за Полярным кругом — несомненно, это было смещение с должности, однако не имевшее для него таких драматических последствий, как для Пятакова, Межлаука и других высокопоставленных должностных лиц Наркомата тяжелой промышленности.)

Коробов был типичным руководителем периода, последовавшего за кампанией чисток. Он был представителем семейной династии рабочих-металлургов. В самом начале тридцатых годов он закончил университет и затем был направлен на один из южных металлургических заводов. Через три года он получил повышение и был назначен на должность начальника доменного цеха.

В 1936 году его направили в Магнитогорск, и так как он в течение долгих месяцев исполнял обязанности главного инженера комбината, а затем директора, он получил возможность дальнейшего продвижения по службе. В тридцать лет он стал директором металлургического комбината, перерабатывающего одну четвертую всего количества железной руды, производимой в Советском Союзе, двенадцать процентов чушкового чугуна и около десяти процентов листовой стали, но комбинат этот работал неудовлетворительно.

Первые несколько месяцев новый директор работал скорее пассивно, нежели энергично. Он старался избегать принятия решений по каким-либо острым вопросам или проблемам в том случае, если был в себе не уверен, и предоставил значительную свободу принятия решений начальникам цехов. На некоторых наиболее трудных участках, как например в мартеновском цехе, увеличился объем выпуска продукции. И это происходило в то время, когда несколько лучших заводов Советского Союза, директора которых, известные всей стране (например, Гвахария в Макеевке), были арестованы и расстреляны, даже не выполняли своих планов по производству продукции.

Коробов постоянно занимался своим образованием, читал иностранные технические журналы и неутомимо работал. Он нравился большинству своих подчиненных, однако многие инженеры старшего поколения были невысокого мнения о его технической подготовке и способностях.

К сожалению, много иностранных специалистов в 1937 и 1938 годах по тем или иным причинам покинули Советский Союз, увозя с собой впечатление, что кампания чисток означает конец всего или по крайней мере конец определенной эпохи. Казалось, что все достойные и способные люди были расстреляны или арестованы. Но, по существу, это было ошибочное мнение. Во время проведения кампании чисток было много арестов, но Советский Союз — большая страна, и миллионы русских, которых чистки не коснулись лично, восприняли эту кампанию более или менее спокойно, и она не повлияла на их отношение к Советской власти. Поэтому, когда в конце 1938 года чистки закончились и сотни ранее арестованных людей были освобождены (им были принесены скупые извинения за «ошибки», допущенные следователями), когда аресты прекратились или почти прекратились, большинство магнитогорских рабочих были настроены жизнерадостно, бодро и оптимистично.

И действительно, их жизнерадостность и оптимизм не были лишены оснований по многим причинам. Они работали и были уверены в сохранении своих рабочих мест, в продвижении по работе, то есть в таком повышении, которое они себе только могли представить. Им предоставлялись оплачиваемые отпуска и декретные отпуска, им выплачивались пенсии по возрасту, они пользовались и различными другими социальными правами, сохраняемыми законодательством. Они учились и, когда они заканчивали высшие учебные заведения или даже до этого момента, имели возможность применить свои знания там, где они работали не только во имя личного блага, но и всего общества. Рос и уровень их жизни. Увеличивались и становились все более разнообразными возможности их приобщения к культуре.

Для нескольких миллионов советских граждан, которые были арестованы и высланы, чистки имели губительные последствия. Большинство этих людей были невиновны, однако некоторые действительно совершили то или иное преступление, а другие, такие, как Удкин, могли стать превосходной пятой колонной нацистов.

Сталин считал такое «размещение капитала» вполне разумным.

Квартира была для нас приятным пристанищем, где можно было укрыться и отдохнуть от суровой и беспокойной работы на заводе. После того как я расстался со строительной бригадой, моя жизнь стала менее хаотичной: я проводил большую часть времени дома, играя с ребенком, возился с домашними электроприборами и радиоприемниками или же стучал на своей старенькой пишущей машинке «Корона».

Маша много работала — по семь или восемь часов в день, а Вера поддерживала в квартире порядок и следила за тем, чтобы на нашей электрической плитке всегда стоял котелок щей или борща.

Ко мне начали приезжать американцы из Москвы. Туристы заходили навестить меня, и я старался показать им город. В 1936 году приезжали профессор Джордж Каунтс и А. А. Хеллер, а однажды ко мне влетел Боб Мерриман. Боба очень интересовали школы и больницы, поэтому я взял на работе отгул и мы с ним пошли посмотреть на все, что было возможно. Сначала мы отправились в Социалистический город, или иначе Соцгород.

Социалистический город, переименованный в Кировский район, на самом деле не был действительно образцовым социалистическим городом, которым можно было бы похвастаться. Он состоял приблизительно из пятидесяти больших трех-, четырех- и пятиэтажных жилых домов, в каждом из которых было от семидесяти пяти до двухсот комнат. Дома были построены из кирпича и камня, снаружи отштукатурены и покрашены в разные цвета, поэтому они очень хорошо смотрелись зимой на белом фоне. Все они располагались длинными рядами, наподобие военных бараков, и имели одинаковую форму спичечного коробка, поставленного на одну из узких боковых граней. Металлические крыши домов были выкрашены в красный и синий цвета. Во всех домах были балконы. Ряды домов отделялись друг от друга широкими улицами с тротуарами, вдоль которых было посажено много деревьев. В центре жилого массива находились две открытые площади-скверы с фонтанами, скамейками, детскими площадками, цветниками, обнесенными аккуратными зелеными железными изгородями, и саженцами, которые через десять лет должны были превратиться в большие деревья с широкой густой кроной.