Читать онлайн «За Уралом. Американский рабочий в русском городе стали». Страница 64

Ярко светило солнце. Пока мы шли в толпе людей, нас окружали женщины с хозяйственными сумками. Навстречу нам попались несколько мужчин, одетых не по-рабочему.

Кировский район имел некое определенное очарование, особенно летом: били фонтаны, огромное множество детишек в купальных костюмах, закрывавших только очень небольшую часть их загорелых тел, брызгались и плескались в воде. Дорожки были заполнены рабочими всех возрастов, вышедшими подышать свежим воздухом. Все скамейки были заняты мужчинами и женщинами, старыми и молодыми, читающими и разговаривающими. Хоры, оркестры, радиоприемники и патефоны наполняли музыкой воздух. Мне особенно запомнился хор украинских домохозяек, обычно устраивавший свои репетиции вечером на открытом воздухе; их всегда окружала толпа людей, которые им аплодировали, а некоторые и подпевали. Часто рабочие выносили на улицу гитары и балалайки, и казалось, что ты находишься в каком-нибудь маленьком городке в Италии. Гораздо меньше была заметна традиционная привычка русских напиваться a la russe[68], поглощая большие количества водки, сбивавшей человека с ног так, как будто его ударили по голове молотком. Напившимся не разрешалось ходить качаясь или валяться по улицам; их тут же увозила милиция.

Пока мы шли, я рассказывал Бобу все, что знал о Кировском жилом квартале. Огромным недостатком этого района была перенаселенность. В 1934 году на одного человека в этом районе приходилось в среднем 3,34 квадратных метра (35 квадратных футов) жилой площади. Это означало, что в одной комнате жили по четыре-пять человек. Однако русские привыкли к перенаселенности и по этому поводу было меньше жалоб, чем можно было бы ожидать в любой другой стране.

Очень часто возникали споры по поводу того, кто займет освободившуюся комнату или квартиру. Иногда в такую квартиру вселялись «скваттеры»[69] и отказывались выехать оттуда или впустить тех, кому предназначалось это жилое помещение. В таких случаях было много ругани, слез и зубовного скрежета. Получение жилой площади само по себе было очень сложным процессом. Все здания принадлежали комбинату, а не городскому Совету. Администрация комбината выделяла определенное количество комнат и квартир каждому цеху и предприятию, входящему в состав комбината.

Квартплата зависела от жалованья и составляла приблизительно от двух до десяти рублей в месяц за каждый квадратный метр жилой площади. Мы платили восемьдесят рублей в месяц. Во всех домах Кировского района были электричество, центральное отопление и водопровод. Еду готовили в основном на плитах, топящихся углем, но и электричество, которое стоило всего лишь 12 копеек за киловатт-час, использовалось все больше и больше.

Мебель в квартирах, как и сами дома, изначально принадлежала заводу. Квартиросъемщик платил за использование мебели пять процентов ее оценочной стоимости в год. По мере того как она приходила в негодность и исчезала, замена мебели обычно производилась самим жильцом, поэтому постепенно рабочий обзаводился все большим количеством собственной мебели, обычно деревянной и очень простой.

Первоначально каждая жилая квартира была оборудована ванной, но эти ванны мало-помалу исчезали или же использовались совсем для — других целей, например для хранения угля. Большинство жителей мылись в общественных русских банях, которых было очень много.

Мы пошли в Магнитогорский педагогический институт, который заканчивала Маша. Я знал директора, он поговорил с нами полчаса, дав Бобу очень много материала о городских учебных заведениях. Боб был полон энтузиазма и не без причины.

Почти все в Магнитогорске учились или посещали какое-либо учебное заведение, как рассказывал нам директор (я выступал в роли переводчика). Если начать с самого начала, то надо рассказать о детских яслях, куда принимались дети, начиная с возраста в несколько недель, и где они оставались до трех лет, иногда только на день, иногда на ночь, а иногда и на все двадцать четыре часа в сутки, что зависело от занятости матери ребенка, ее нужд и потребностей. Эти детские ясли находились в ведении городского Совета и им предоставлялись большие субсидии как Советом, так и комбинатом. Родители платили от 15 до 50 рублей в месяц за одного ребенка. Здания были в большинстве своем светлыми и чистыми, о детях хорошо заботились. Однако работе этих детских заведений мешали два обстоятельства.

Во-первых, их было недостаточно. Для того чтобы каждая мать, которая хотела отдать своего ребенка в ясли, могла бы это сделать, необходимо было увеличить площадь, штат сотрудников и оборудование яслей в десять раз. А так как это было невозможно, то было очень трудно найти для ребенка место, и особенно тем, чья зарплата была более трехсот рублей в месяц. Предполагалось, что эти «высокооплачиваемые» работники сами будут заботиться о своих детях или же наймут няню. Недостаточное количество мест в детских яслях усугублялось еще и необычайно высокой рождаемостью в Магнитогорске (36 на 1000 в 1937 году).

А во-вторых, в переполненных детских яслях очень быстро распространялись эпидемии обычных заболеваний детского возраста (свинка, корь, дифтерит, скарлатина).

После того как ребенок достигал трех- или четырехлетнего возраста, его переводили в детский сад или на детскую площадку. Задача этих организаций была менее сложной и менее трудной, чем яслей. Их работа облегчалась тем, что рядом была широкая степь, где дети могли бегать и играть на солнце и свежем воздухе без особого присмотра.

С семи лет дети начинали ходить в школу, и предполагалось, что в те часы, когда в школе нет уроков, родители будут заботиться о них. В очень редких случаях, когда родители не могли этого делать, дети жили в «доме ребенка».

В 1935–1936 годах количество средних школ увеличилось с 34 до 45. Все новые школы размещались в отличных, хорошо освещенных зданиях из армированного бетона, они были удобно расположены и хорошо оборудованы. Но не только строили новые школы: достраивали старые, увеличивали их площади, что давало возможность около тридцати тысячам детей учиться в одну смену, а не в две или три, как раньше.

Учебный план десятилетней школы представлял собой нечто среднее между планами американской средней школы и французской бакалаврской и английской школ, готовящих учеников к поступлению в высшие учебные заведения. Курс обучения включал в себя математику (до производных функций), биологию, общую химию, общую физику, один иностранный язык (латынь не преподавали), историю (особое внимание уделялось русской истории, главным образом послевоенному периоду, и очень мало внимания истории древнего мира, Возрождению и американской истории), основы гражданского права, астрономию, литературу (здесь тоже основной упор на изучение русской литературы), экономгеографию, элементарный курс музыки и искусства, политическую экономию и многочисленные курсы и кружки по изучению ленинизма, истории и структуры Коммунистической партии Советского Союза, текущих событий и так далее. Ученики, проявлявшие гораздо больше энтузиазма и интереса к учебе, чем большинство учащихся в Америке, обучались здесь очень многому и заканчивали школу десятилетку хорошо подготовленными к получению высшего образования, особенно в области точных наук. Обучение было бесплатным вплоть до 1940 года, когда за учебу в школе после седьмого класса стали взимать до двухсот рублей.