Читать онлайн «Джихад. Экспансия и закат исламизма». Страница 49

С этого момента исламисты и националисты вступили между собой в состязание: «Хамас» активно противился дипломатической деятельности ООП, выставляя ее жертвой «еврейской двуличности». Любое ухудшение отношений с Израилем шло на пользу стратегии «Хамаса». Что же касается ООП, то продолжение интифады служило поводом для усиления давления на еврейское государство, принуждения его к переговорам на более благоприятных для палестинской стороны условиях. В этом противостоянии главная ставка состояла в привлечении на свою сторону «народных комитетов», создававшихся на уровне кварталов, лагерей и деревень. Именно комитеты организовывали повседневную повстанческую деятельность, следили за несением караульной службы, восстанавливали металлические жалюзи магазинов, ремонтировали сбивавшиеся израильскими патрулями запоры и меняли замки на дверях лавок. Комитеты проводили в жизнь тактику выживания в условиях, когда бойкот и постоянные забастовки, отставки палестинских чиновников и полицейских-палестинцев вели к появлению дефицита, обеднению населения и удушению экономики.

В течение 1989 года возраставшие экономические трудности усугубились политической блокадой, поскольку после алжирского конгресса Израиль продолжал отказываться от переговоров с ООП. Это повлекло за собой усиление радикальных настроений среди населения и рост популярности исламистов. Кроме того, «Хамас» умело использовал в целях пропаганды своих идей мечети и благотворительные ассоциации «Братьев-мусульман», которые продолжали пользоваться благосклонным отношением израильских властей. В сентябре правительство Израиля, обеспокоенное возраставшим влиянием исламистов, изменило свою стратегию, предприняв первые репрессивные меры. Были арестованы и осуждены шейх Ахмад Ясин и более 200 основных активистов движения. В свое время египетский режим Садата, поощрявший «гамаат исламийя» в их борьбе против левых сил в студенческих городках, впоследствии разгромил их. Так же и Израиль попытался сломить движение, которое, хотя и раздражало националистов из ОНК, превратилось в грозного противника еврейского государства благодаря массовому притоку молодежи в ряды «Хамаса». На этой стадии репрессии лишь прибавили популярности исламистскому движению в глазах населения оккупированных территорий. На место заключенных в тюрьмы руководителей пришло более молодое, политически менее опытное поколение, рвение которого не могло не вылиться в беспорядочные акты насилия. Та же эволюция наблюдалась и в рядах националистов, элита которых подвергалась репрессиям уже давно и в еще больших масштабах.

Тысяча девятьсот девяностый год — третий с начала интифады — стал годом роста влияния «Хамас» в различных палестинских профсоюзных организациях, которые до этого находились под контролем сторонников ООП. Впервые исламисты одержали победу на выборах руководящих органов профсоюзов, что свидетельствовало об их прорыве в среду среднего класса. Одновременно им удалось перехватить значительную часть помощи из арабских стран Залива: в 1990 году Кувейт передаст 60 млн долларов «Хамас» и только 27 млн — ООП. Таким образом, палестинскому исламистскому движению удалось привлечь на свою сторону наряду с религиозной буржуазией и неимущую молодежь из лагерей беженцев, где царили напряженность и нетерпение в связи с отсутствием отклика на мирные инициативы Арафата. В апреле 1990 года ООП в ответ на этот вызов предложила «Хамасу» войти в состав Палестинского национального совета в надежде превратить ее в оппозиционное меньшинство, подконтрольное ООП по примеру НФОП, ДФОП и Коммунистической партии. Исламисты потребовали примерно половину мест в Совете, возвращения статьи о ликвидации Израиля и признания джихада единственным путем к освобождению Палестины. Если бы эти условия были приняты, то фактически «Хамас» стал бы основной силой ПНС, поставив под угрозу срыва все дипломатические усилия по урегулированию палестинской проблемы, достигнутые на переговорах в Алжире в декабре 1988 года. ООП отклонила все претензии «Хамаса», что привело к усилившемуся противостоянию и словесным перепалкам между лидерами обеих организаций. При этом «Хамас» находился в более выгодном положении. Исламистам удалось расширить свое влияние в народе, и, казалось, их популярность должна была расти и впредь, тем более что война 1990–1991 годов в Заливе (о чем мы подробнее расскажем в третьей части) нанесла жесточайший удар по ООП, руководители которой поддержали Ирак в его борьбе против Кувейта и Саудовской Аравии. Ослабление центрального органа палестинского сопротивления обернулось неконтролируемым ростом насилия, убийствами сотен реальных и мнимых «коллаборационистов», игнорированием призывов Объединенного национального командования к забастовочной борьбе. ОНК уже не удавалось сдерживать повстанческое движение. Складывалось впечатление, что в Палестине, как, впрочем, и в других уголках мира, исламистам рано или поздно удастся одержать победу над националистами, а джихад на оккупированных территориях подхватит эстафету идущего на убыль афганского джихада.

К моменту начала кризиса в Заливе в 1990 году палестинские исламисты, воспользовавшись интифадой, сумели начать динамичный политический процесс, мобилизовав как неимущую молодежь, так и религиозные средние классы и лишив ООП ее гегемонии. Последнее знамя арабского национализма, казалось, вот-вот изменит свою символику и перейдет в исламистское идейное пространство — как это было с Афганистаном и произойдет с Алжиром и Боснией. Однако способность Арафата вновь вставать на ноги и изменять ход событий — способность, доказанная двумя десятилетиями невзгод и испытаний, — дала о себе знать и в этот раз, в чем мы убедимся в третьей части книги.

Менее чем через год после начала интифады другая арабская страна, воплощавшая в свое время арабскую идею, тьер-мондизм и антиимпериализм, оказалась в объятиях политического ислама: в октябре 1988 года Алжир стал ареной самых крупных с момента обретения независимости в 1962 году массовых народных волнений. Бедная городская молодежь, оттесненная на обочину общества засильем высшей военной иерархии, контролировавшей власть через партийный аппарат Фронта национального освобождения (ФНО), вышла на улицу, демонстрируя, что отныне она — полноправный общественный субъект. Как в Египте и Палестине, эти события затронули первое поколение, вступавшее в пору зрелости, не зная никакого иного режима, кроме того, против которого оно выступило. И здесь демографический взрыв вытолкнул детей феллахов в города и пригороды, где они оказались в трудных условиях; и здесь масса молодых людей впервые в истории получила доступ к образованию — источнику больших надежд и невыносимых разочарований у тех, чьи полученные с трудом дипломы ничего не стоили на рынке труда. В 1989 году 40 % из 24 млн алжирцев были младше 15 лет, городское население составляло более 50 %, прирост рождаемости равнялся 3,1 %, а 61 % подростков имели среднее образование. «Официальный» показатель безработицы докатился до 18,1 % активного населения (на деле, вероятно, он был гораздо выше). В 1995 году официально он составлял уже 28 %.

Алжирская городская молодежь получила прозвище хиттистов — от арабского слова «хит» («стена») и французского суффикса «-ист». Эта лингвистическая идиома местных юмористов обозначала молодого безработного, проводившего целые дни подпирая стены домов. На самом деле в этом прозвище была своя политическая и идеологическая подоплека. Предполагалось, что в социалистической стране, где каждому гарантировалась занятость, профессия хиттиста заключалась в «подпирании стен», чтобы они не падали. Прилипшая к молодым людям кличка превращала их в социально пассивный объект, не озабоченный своей дальнейшей судьбой. Этим они отличались от иранских «обездоленных» («мостадафин»), воспетых религиозными движениями, которые звали их под свои знамена и возводили в ранг носителей смысла Истории и Откровения.

Октябрьские дни 1988 года также вписались в специфически алжирский контекст конца этого десятилетия: углеводородное сырье составляло 95 % выручки от всего экспорта и обеспечивало 60 % бюджетных поступлений. При президентах Бен Белле (1962–1965 гг.) и Бумедьене (1965–1978 гг.) Алжирское государство представляло собой своего рода народную нефтедемократию. Доходы от нефти позволяли монополизировавшему их режиму покупать социальный мир, субсидируя импортируемые продукты потребления в обмен на политическую пассивность населения. По примеру советской модели общества, власти запрещали свободу слова, преследовали любое проявление оппозиционных настроений. В государстве существовала однопартийная система. Партия власти — Фронт национального освобождения (ФНО) — пользовалась неоспоримой легитимностью в память о своих заслугах в войне 1954–1962 годов за независимость против Франции.[158] На деле же под прикрытием социалистических лозунгов и призывов к «сплоченности революционной семьи» вокруг ФНО подлинные обладатели власти подбирались в основном из арабоязычного населения востока страны (именно из этого района были родом высшие чины армейского командования и партийной номенклатуры)[159] в ущерб представителям центральных и западных областей, а также кабилов, понесших огромные жертвы в период войны за независимость и тем не менее заслуги которых в расчет не принимались.