Читать онлайн «Избранное: Динамика культуры». Страница 43

На самом деле, старый тип кооперации, основанный на взаимном обмене услугами, извечном желании жить на земле среди крестьян и хорошо управлять ими, является и теперь самым сильным моральным, политическим и экономическим стимулом. «Положение Великого вождя, живущего среди своих подданных, продолжает оставаться наивысшей точкой взлета человеческой мечты»{163}.

Каковы практические и специфические критерии поведения, которые можно вывести из этого утверждения? Прежде всего, можно сказать, что правовая система, навязанная европейской моделью землевладения, может быть адаптирована к новым условиям путем постепенного расширения рамок некоторых из старых ограничений и воскрешения обязанностей, вытекающих из факта землевладения и обязательно неразрывно связанных с привилегиями. Эта тенденция должна сочетаться с реформой административной системы, рекомендованной д-ром Мэйр в ее второй книге, а также реформой, конечная цель которой заключается в преобразовании системы в Уганде в реальную форму косвенного управления, то есть в том, чтобы перестроить всю конституцию, ориентируясь на туземное обычное право{164}. В соответствии с рекомендацией д-ра Мэйр, «лучший из возможных способов защиты земледельцев от будущей эксплуатации – это создание малых земельных наделов»{165}. Это не фантастическая выдумка, но констатация уже проявившейся тенденции, вследствие которой зарегистрировано 16 тыс. землевладельцев в сравнении с начальным числом 3 тыс. 700 чел.{166}. Эту тенденцию могло бы усилить действие таких факторов, как образование, создание кооперативных обществ и непосредственные финансовые инвестиции.

Все это говорит о том, что сравнительное исследование намерений европейцев, систем африканского землевладения и явлений, свидетельствующих о культурных изменениях, которое фактически проделано д-ром Мэйр, ведет к тем же выводам, которые я открыто обосновываю в этой работе.

Это приводит нас к обнаружению того, что мы назвали общей мерой, или общим фактором, действия этих сил. В данном случае это – экономическая реальность земли как блага, предназначенного для полезного использования, а не для эксплуатации в спекулятивных целях. Искренность европейской стороны доказывается исключением возможности скупки земли чужестранцами; со стороны туземцев существует стремление к тому, чтобы каждый африканец обладал землей.

Европейская администрация способствовала развитию сельского хозяйства путем введения производства экономически выгодных культур. Таким образом, общая мера может быть найдена в использовании земли как источника благосостояния, с одной стороны, и как мощного фактора, благодаря которому устанавливаются взаимные обязательства, права и зависимости между землевладельцами и арендаторами – с другой. Выгоды, которые дает земля, должны доставаться людям, которые на ней живут и совместно работают над ее возделыванием и обустройством, а не просто обладают правами на нее. То, что доказало свою жизнеспособность в старой системе, – это крепкое чувство единства гражданских прав и обязанностей, связанное с обоюдной зависимостью вождя и подданных в совместной работе на земле.

Новый административный режим – принимая юридическую дефиницию земли исключительно как индивидуальной собственности, не связанной с какими бы то ни было обязанностями и формами ответственности; вводя возделывание хлопка в качестве занятия, приносящего денежный доход; предоставляя возможности для спекуляции при новой монетарной системе, – создал условия, при которых оказалось невозможным одновременно эксплуатировать землю и выполнять гражданский долг.

Но никакая администрация не может быть заинтересована в расцвете спекуляции и исчезновении гражданского чувства. Независимо от того, какие этические или метафизические взгляды мы разделяем, можно считать бесспорным, что настоящее гражданское чувство является важным культурным достоянием. Сочетание кооперации со взаимными обязательствами – вот те элементы старой системы, которые следует беречь, поскольку они до сих пор являются большой моральной силой, и если в том появится необходимость, этому сочетанию нужно будет дать правовое основание.

Предыдущее обсуждение проблем землевладения и перечисление прав туземцев подчеркивают, что в сферу внимания законодательства должно входить не только то, что образует необходимый жизненный минимум, но и то, что можно считать определенным избытком, соответствующим местному уровню жизни и тенденциям его развития. Этот уровень антрополог может определить, исследуя организацию индивидуальной и семейной жизни, изучая то, что входит в понятие благосостояния, определяя, какова роль церемоний, каковы расходы на общественно необходимые работы и т. д.

Разрушая принятые в обществе институты собственности, мы разрушаем жизнь. Нынешнее положение североамериканских индейцев и австралийских аборигенов показывает, к чему приводила такая политика в прошлом. Если какая-то социальная группа становится реальным фактором кооперации и деятельности – нельзя ни уничтожать ее, ни допускать ее деградации. Очевидно, в Африке племенная собственность на землю не может сохраниться на прежнем уровне, хотя кое-где она в течение определенного времени еще может существовать. Уровень жизни должен понижаться или повышаться, но система землевладения и ее приспособление к местным условиям должны быть такими, чтобы соответствовать высшему показателю этого уровня.

Таблица VII

Землевладение у баганда в прошлом

а) Согласно данным Бьюэлла, сначала частная собственность кабаки и его вождей признавалась не в полной мере. Затем постепенно (1900–1907) права 3 тыс. 700 владельцев были определены как право на свободное владение собственностью в традициях европейского законодательства. Осуществлялась политика, направленная против продажи земли. Но были ли когда-либо случаи, когда вожди хотели продать земли лицам нетуземного происхождения и были остановлены администрацией?

Таблица VIII Землевладение у баганда в настоящее время

В прикладной антропологии не так много вопросов, которые бы столь серьезно интересовали этнолога, как косвенное управление, поскольку именно в этой политике практически находит признание тот факт, что туземные институты продолжают действовать. Антрополог, который проанализировал и понял важность первобытных африканских культур, должен, по-видимому, стать сторонником принципа косвенного управления в тех районах, где племенная власть еще не подорвана{167}.

Европейская администрация вводит косвенное управление отчасти из-за его целесообразности и эффективности, отчасти по мотивам просвещенного либерализма. Косвенное управление – дешевое и практичное решение, оно сулит минимум конфликтов и недовольств, поскольку учреждено с согласия большинства управляемых, не уничтожает местной туземной власти, но сохраняет ее в максимально возможной степени{168}.

Не нужно глубокой антропологической интуиции, чтобы признать, что лучше всего может справляться со своими обязанностями та власть, которая существовала издревле и признается законной, которая обладает престижем, которая выполняет религиозные функции и считается наделенной магической силой. Механизм, используемый столетиями и приспособленный к социальной среде и институтам племени, со всей вероятно, гораздо лучше, чем наскоро придуманный, чуждый тип власти. Несомненно, вождь и его советники знают своих людей, и люди их знают, они прекрасно знакомы с правом обычая и умеют смотреть на вещи с туземных позиций. Поэтому они могут лучше управлять, чем кто-то, назначенный по прихоти европейской администрации. Однако от признания этих принципов до правильного и ясного понимания, как правильно составить проект племенной конституции, – путь неблизкий. И здесь может оказаться полезным антрополог со своими оценками действия нынешней конституции или ее недостатков.

На какие моменты следует обратить внимание перед введением принципа косвенного управления в тех районах, где в течение столь длительного времени полностью пренебрегали институтом вождей, что этот институт считается уже мертвым? Первым делом надо, очевидно, установить, не ушли ли в прошлое традиционные принципы организации племенной власти окончательно, то есть до такой степени, когда даже признание института вождей уже не могло бы заставить его работать{169}.

Если институт вождей все еще жив, следует оценить его характер, функции, связанные с ним привилегии, а также его религиозные, правовые, военные и экономические основания. Здесь уместен вопрос: можно ли «старую систему», как она действует сегодня, применить к современным условиям? Следует при этом помнить, что хотя туземный институт вождей мог выполнять свои функции в давние времена, теперь он, не будучи изменен, окажется не способным выполнять те задачи, которые ставит перед ним новая ситуация, то есть работать в кооперации с европейцами и поддерживать закон и порядок в условиях контакта культур.