Читать онлайн «Япония: язык и культура». Страница 27

Но главная причина – всё же отсутствие мотивации. Как пишет Л. Лавди, в школе английский язык – один из самых непопулярных предметов, и, как отмечали те же его информанты, существенная мотивация для знания английского языка возникает у многих один раз в жизни: при подготовке к поступлению в вуз. Без сдачи сложного, пусть архаичного экзамена ни в один престижный вуз нельзя поступить. А потом языком пользуются обычно лишь те, кто связаны с английским языком профессионально (например, работают во внешнеторговой фирме или занимаются обслуживанием иностранцев), да еще, пожалуй, специалисты, которые должны читать англоязычную литературу, но далеко не всегда свободно говорят по-английски. Улучшению знания иностранных языков не помогает даже значительное расширение путешествий японцев за рубеж, поскольку чаще всего они ездят группами с переводчиком, общаясь во время поездок лишь между собой [Loveday 1996: 96–99]. Вывод: пока английский язык не нужен после школы, его не будут учить и в школе [Loveday 1996: 99]. Сходные выводы и у японских авторов [Honna 1995a: 57; Endoo 1995: 30–31; Oda 2007: 24], в том числе жалуются и на то, как забывают английский язык после поступления в вуз [Endoo 1995: 80]. Даже сейчас, когда интерес к этому языку стал подниматься, студенты естественных специальностей не очень стараются им овладеть [Eigo 2007: 55]. И отмечают, что как раз в начальной школе, где иностранные языки почти не учат, легче всего возбудить к ним интерес, но потом мотивации теряются [Eigo 2007: 55]. Невольно вспоминаются жалобы, которые автор данной книги слышал в 90-е гг. в Элисте после введения в ряде городских школ обязательного изучения калмыцкого языка. Дети, в том числе и русские, с интересом учат этот язык и разучивают калмыцкие песенки в младших классах, но когда с возрастом начинают задумываться о том, зачем он нужен в жизни, то воодушевление проходит.

Данная ситуация, однако, вызывает у российского читателя, прежде всего, иные ассоциации. Всё с английским языком примерно так, как у нас в советское время! У нас, правда, в школе не всегда учили английский язык, а в Японии он везде обязателен, но эффект был примерно таким же (впрочем, процент читавших на иностранных языках литературу по специальности, скорее всего, в СССР был выше 9 %, отмеченных у Л. Лавди). В обеих странах миллионы людей учили в школе английский язык, почти у всех в памяти сохранялись отдельные слова и фразы, что облегчало процесс заимствования, английский язык обладал престижностью, но лиц, свободно им владевших, было немного. И методика преподавания чаще всего была сходной: тоже грамматика и классическая литература. И тоже отсутствие должных мотиваций. В СССР также потребность читать иностранную специальную литературу возникала чаще, чем необходимость общения с иностранцами; в обеих странах за рубеж чаще выезжали группами с переводчиком.

Однако динамика здесь иная. У нас в последние 15 лет мотивации для изучения английского языка резко увеличились, что привело к росту активного владения этим языком. При этом вряд ли можно считать, что современная Россия более интегрирована в мировую экономику, чем Япония. Но интеграция Японии, на первых порах (40-е гг. – начало 60-хгг.), безусловно, способствовавшая лучшему, чем до того, знанию английского языка, затем долго не приводила к дальнейшим шагам вперед. Японские авторы отмечают, что в начале 60-х гг. имел место бум в изучении английского языка [Endoo 1995: 16], но потом интерес уменьшился, снова увеличившись лишь в 90-е годы. У нас американская массовая культура приобрела престижность еще во времена экономического и политического противостояния СССР и США, и в СССР к концу его существования отсутствие мотивации для изучения английского языка, особенно в разговорном его варианте, имело в основном внешние причины. И когда внешних преград не стало, изучение английского языка стало массовым. Но в Японии при отсутствии значительных внешних препятствий существенными были и остаются внутренние преграды. Культурные барьеры между Японией и США остаются более серьезными, чем экономические и, тем более, политические.

Впрочем, хотя в Японии английский язык знают хуже, чем во многих странах, нельзя и считать японскую ситуацию из ряда вон выходящей. В современном мире как-то владеют английским языком многие, но по-настоящему свободно им могут пользоваться как раз немногие, причем в крупных странах даже меньше, чем в малых. В книге Дж. Стенлоу приводятся такие данные социологического опроса. Лишь 3 % граждан Франции, Испании, Италии могут свободно понимать оригинальные англоязычные телепередачи, и лишь в Скандинавии и Бенилюксе их число превышает 10 % [Stanlaw 2004: 297]. Отмечают, что скорая всеобщая глобализация с всеобщим знанием английского языка и господство английского языка в Интернете относятся к числу мифов [Aitchison, Lewis 2003: 24–26]. Кстати, японский язык занимает в Интернете третье место после английского и китайского.

Как, однако, объяснить совмещение большой престижности японского языка в Японии и его слабого знания? Уже упоминавшаяся американка в интервью отметила, что в Японии нет привычки к обычному сейчас на Западе мультикультуризму [Endoo 1995: 121]. Нет нужды снова говорить об островном положении Японии, давней обособленности ее культуры и отсутствии привычки к знанию других языков. К этому добавим любопытные высказывания всё того же Судзуки Такао. Он писал, что Япония – одна из самых открытых в мире стран для восприятия чужих вещей и идей, но достаточно закрытая для человеческого общения с иностранцами. По его выражению, японцы – не ксенофобы, но ксенофиги, то есть люди, избегающие иностранцев [Suzuki 1987a: 141].

Л. Лавди указывает, что плохое знание английского языка в массе японцев и обильное количество заимствований не противоречат друг другу. Образцом здесь послужило освоение Японией в прошлом китайской культуры при отсутствии значительного японско-китайского двуязычия [Loveday 1996: 212–214]. И сейчас житель японской провинции может ни разу не увидеть белого человека, но многие американизмы он хорошо знает, а английский язык доходит до него через школу и телевизор.

И невысокий в массе уровень знания английского языка не исключает ни использования этого языка даже в среде, им свободно не владеющей, ни «островов» этого языка в Японии. Выше шла речь о рекламе или поп-музыке, язык которых, полный гайрайго, плохо понятен. Предельный случай такой рекламы или музыкального текста – переход на английский язык (обычно далекий от совершенства), что нам неоднократно приходилось видеть и слышать в Японии. Достаточно «имиджа» текста и отдельных понятных слов, а дальше домысливается всё остальное. При этом рекламироваться могут не только американские, а и свои собственные товары: комплекс неполноценности перед США легко сочетается с национальной гордостью. Даже в середине 80-х гг., когда не только в Японии, но и в США всерьез обсуждались перспективы возможной победы японского капитала в японо-американском экономическом соревновании, японская реклама избегала утверждений о том, что тот или иной товар национального производства лучше американского. Более действенными оказываются лозунги о том, что он такой же или почти такой же, как американский, хотя, как мы упоминали, в 90-е гг. уже раздавались и иные голоса. Например, целые куски в рекламе потребительских товаров могут быть написаны по-английски, особенно это свойственно тем фрагментам, где речь идет о «научно обоснованной» полезности продукта: содержании в нем витаминов, диетических свойствах и пр.; главное здесь – подчеркивание отличия данного продукта от других [Stanlaw 2004: 197].

Нередко, особенно в устной речи и в текстах, написанных на латинице, возникает смешение языков. На каком из языков написана, например, вывеска в Токио: Mitsui Grandioso Club? Или этикетка на банке саке: Sake. One cup. Ozeki (ozeki – один из рангов борцов сумо)?

Многие исследователи в разное время писали о смешанных японо-английских языках, которые называлиJaplish, Janglish, Japanished English и др. [Stanlaw 2004: 265–266; Stevens 2008: 134], они распространены в эстрадной музыке, надписях на майках и пр. Отмечают, что в текстах эстрадных песен (например, в стиле рэп) появляется даже такое принципиально не свойственное японскому языку явление как рифма (на него даже Пушкина переводят верлибром): рэперы регулярно стараются рифмовать, хотя жалуются на трудности [Stevens 2008: 135].

Потребители такого рода текстов чаще всего, как большинство японцев, имеют какое-то представление об английском языке, но свободно им не владеют. По мнению исследовательницы японской поп-музыки, создается псевдо-английский язык, устанавливающий контакт со слушателями, которые настоящий английский язык знают плохо [Stevens 2008: 138]. В то же время имеются и «островки», где культивируется реальный английский язык. Есть частные университеты, например, Международный христианский университет, где курсы, в том числе и для японских студентов, читаются на этом языке [Gottlieb 2005: 35]. А вот заметка в японской англоязычной газете Daily Yomiuri за 24 ноября 2007 г., где сказано, что Японская раковая ассоциация, объединяющая 16 тысяч врачей и исследователей-онкологов, постановила проводить свои пресс-конференции и презентации достижений целиком на английском языке. Главным доводом в пользу этого выдвигалась возможность приглашать на эти мероприятия специалистов не только из Японии, но и из стран Азии и Океании. И, безусловно, обращает на себя внимание распространенность в Японии собственных газет на английском языке, рассчитанных, в первую очередь, на японских читателей. Кроме вышеупомянутой газеты, имеются еще две крупные газеты: Japan Times и Asahi Daily News. Указывают и на то, что большинство японских веб-сайтов ведется на двух языках [Gottlieb 2005: 136].