Читать онлайн «Сборник эссе - австрийская экономическая теория и идеал свободы». Страница 20

Но вернемся на миг к довоенной ситуации. Насколько исключительно редкими были случаи общения между экономистами разных стран, особенно разных континентов, видно из оставленного Визером воспоминания о таком редком событии: о встрече, которую организовал в Швейцарии незадолго перед войной фонд Корнеги для обсуждения запланированной серии публикаций. И я не могу здесь обойти случайную встречу Альфреда Маршалла с некоторыми австрийскими коллегами, о которой рассказывает в своих воспоминаниях г-жа Маршалл [Mary Paley Marshall, What I Remember? (Cambridge: Cambridge University Press, 1947); Alfred Marshall (1842--1924) был профессором политической экономии в Кембриджском университете.-- амер. изд.], и о которой я расскажу здесь так, как мне об этом рассказывал Визер -- хотя некоторые, может быть, уже слышали этот мой пересказ. Семьи Маршаллов и Визеров некоторое время проводили летние отпуска в одной и той же деревушке в долине Dolomites, которая тогда принадлежала Австрии. Хотя они довольно скоро выяснили, кем являются их случайные соседи, но оба были довольно робкими людьми, и не весьма разговорчивыми, а потому и не предпринимали попыток познакомиться. Однажды Бем-Баверк, в компании с еще одним представителем австрийской школы, приехал навестить своего шурина Визера, и, будучи страстным и блистательным говоруном (настолько, что порой даже обижался на нежелание своего шурина вступать в обсуждение экономических проблем), воспользовался возможностью представиться Маршаллу, с которым у него прежде была переписка. Г-жа Маршалл устроила совместный чай, о котором она и вспоминает, и который даже запечатлен на фотографии. Все было очень приятно и дружественно. Но на следующий год и Визер и Маршалл независимо друг от друга изменили место летнего отдыха, чтобы иметь возможность работать без помех, не встречаясь с другим экономистом.

Поскольку речь зашла о знаменитых мастерах поговорить, вы можете заинтересоваться, почему еще ни слова не сказано о Шумпетере, который был самым блистательным собеседником среди всех известных мне экономистов, за исключением одного только Кейнса, с которым у него было много общего, в том числе проказливый зуд pour epater le bourgeois, а также определенная претензия на всезнайство и склонность блефовать, выходя за пределы своей исключительной эрудиции.[Говорят, что Шумпетер "дал обет стать лучшим экономистом, наездником и любовником Вены, а позднее сетовал, что ему так и не удалось достичь совершенства в верховой езде". George J. Stigler, Memoirs of an Unregulated Economist (New York: Basic Books, 1988), p.100. -- амер. изд.] Что касается Шумпетера, дело в том, что прожив после войны несколько лет в Вене, он практически не завел контактов с другими экономистами, и почти не встречался даже с теми, с кем работал в семинаре Бем-Баверка. Конечно же, каждый из нас знал две его довоенные книги и его эссе о деньгах [Joseph A. Shumpeter, Das Wesen und der Hauptinhalt der theoretischen Nationalokonomie (Leipzig: Duncker & Humblot, 1908); Theorie der wirtschaftlichen Entwicklung (Leipzig: Duncker & Humblot, 1912), trans. by Redvers Opie as The Theory of Economic Development (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1934, reprinted New York: Oxford University Press, 1961); and "Das Sozialprodukt und die Rechenphennige", Archiv fur Sozialwissenschaft und Sozialpolitik, vol. 44, 1917 -- амер. изд.]. Но мы почти не встречались с ним, и некоторые его высказывания о текущих делах составили ему среди экономистов репутацию enfant terrible. Ему очень не повезло, что в то краткое время, когда он в самый разгар инфляции [с 15 марта по 17 октября 1919 -- амер. изд.] занимал пост министра финансов, ему пришлось подписать декрет, в соответствии с которым долги, сделанные в хороших полноценных кронах могли быть законно выплачены равным количеством обесцененных крон, то есть "Krone ist Krone" как говорили тогда, так что в результате у среднего австрийца моего поколения лицо багровеет при одном упоминании имени Шумпетера. Потом он стал президентом одного из небольших Венских банков, который сильно процветал в период инфляции, но быстро разорился после стабилизации экономики, а потом Шумпетер вернулся к профессорской жизни в Бонне, в Германии. Я должен добавить, что хотя им многие восхищались, и, при этом, недолюбливали люди его поколения и старше, все, кто знаком с подробностями его отношения к пострадавшим от банкротства вкладчикам банка, с большим уважением отзываются о его поведении в этой ситуации.

Я только однажды встретился с ним в это время, и поскольку причиной нашей встречи была программа возобновления и быстрого расширения международных связей, я расскажу об этом. Чуть больше сорока лет назад я решил, что поездка в США важна для того, кто намерен стать экономистом, и как-то умудрился наскрести денег на это путешествие и заручился полу обещанием работы в случае, если я попаду-таки в Соединенные Штаты. Визер попросил Шумпетера дать мне рекомендательные письма его друзьям в Штатах. Так вот я и оказался в его величественном кабинете -- кабинеты президентов банков делаются тем грандиознее, чем дальше вы заезжаете на Восток, и контора Шумпетера вполне была достойна того, чтобы располагаться в Бухаресте, а не в Вене -- и он снабдил меня пакетом максимально любезных рекомендательных писем ко всем крупным американским экономистам, настоящими посольскими верительными грамотами, настолько большого формата, что мне пришлось завести особую папку, чтобы довезти их до назначения не измяв. И эти письма оказались настоящими "волшебными ключами"; может потому, что я был в Штатах после войны первым экономистом из стран Центральной Европы, но меня принимали, и явно сверх всяких моих заслуг, такие экономисты, как Джон Бейтс Кларс, Селигмен [E.R.A. Seligman (1861--1939), профессор Колумбийского университета с 1885 по 1931 год -- амер. изд.], Сигер[Henry Rogers Seager (1870--1930), профессор Колумбийского университета -- амер. изд.], Митчелл [Wesley Clair Mitchell (1874--1948), профессор Колумбийского университета и директор Новой школы социальных исследований; о Митчелле см. эту главу, Приложение два -- амер. изд.], и Г.Ф. Уиллис [Henry Parker Willis (1874--1937) был тогда консультантом Управления Федеральной резервной системы -- амер. изд.] в Нью-Йорке, Т. Карвер в Гарварде (из-за краткости визита я не сумел встретиться с Тауссигом [Frank William Taussig (1859--1940), профессор Гарвардского университета с 1885 по 1935 год. -- амер. изд.]), Ирвинг Фишер в Йельском университете, и Якоб Голландер в университете Джона Гопкинса [Jakob Henry Hollander (1871--1940) открыл и опубликовал Letters, и Notes on Malthus Д. Рикардо -- амер. изд.]. Благодаря этим рекомендательным письмам мне позволили выступить с завершающим докладом на последнем семинаре Д.Б. Кларка -- не о теоретических проблемах, но об экономических условиях в Центральной Европе, и наконец, когда мои надежды на получение работы не оправдались и мои небольшие средства иссякли, мне не пришлось отправиться мыть посуду в ресторане на Шестой Авеню, хотя я уже договорился о выходе на работу, а Иеремия У. Дженкс из Нью-Йоркского университета (точнее, из института Александра Гамильтона), нашел мне место ассистента, что позволило мне целиком посвятить себя интеллектуальным занятиям. Годом позже была предоставлена первая стипендия фонда Рокфеллера -первая, по крайней мере, для бывших врагов по войне -- и все возрастающий поток европейских студентов хлынул в США, так что со временем такие контакты стали обычным делом.

Я должен признаться, что при моей увлеченности чисто теоретическими вопросами первое впечатление об экономической науке США оказалось разочаровывающим. Я быстро обнаружил, что великие имена, бывшие для меня родными, воспринимались соотечественниками как старомодные, что работа в указанном ими направлении была прекращена, и что единственное имя, которым клялись тогда молодые люди, было имя Уэсли Клера Митчелла, единственное, которого я не знал до тех пор, пока не получил рекомендательных писем от Шумпетера. Главными темами дискуссий были деловой цикл и институционализм. Именно в этот год был опубликован сборник под редакцией Рексфорда Гая Тагвелла The Trend of Economics [R.G. Tugwell, ed., The Trend of Economics (New York: Alfred Knopf, 1924; не исключено, что название перепечатываемой в 3 т. Собр. соч. работы Хайека "The Trend of Economic Thinking" является аллюзией на антологию Тагвелла -- амер. изд.], претендовавший на роль программы институциональной школы. Первое, к чему принуждали заезжего экономиста был визит в Новую школу социальных исследований, где надо было слушать, как Торстейн Веблен саркастически и почти неслышно бормочет перед группой восторженных пожилых дам -- поразительно досадный опыт [Thorstein Veblen (1857--1929), автор The Theory of the Leisure Class (New York: Macmillan, 1899) -- амер. изд.]. Похоже, что наиболее полезной и основательной из тогдашних дискуссий было обсуждение политики центрального банка, которое вращалось вокруг важного Отчета за 1923 год Управления федерального резерва. Главным словом тогдашних дискуссий была "стабилизация". Для меня так и осталось загадкой, каким образом стабилизация уровня цен или любого другого поддающегося измерению параметра может устранить воздействие тех разрушающих равновесие сил, которые коренятся в деньгах. В то время я написал единственную статью для демонстрации того, что нельзя одновременно стабилизировать покупательную способность денег внутри страны и за рубежом. Я так никогда и не опубликовал этой статьи, потому что прежде, чем я смог изложить ее на приличном английском языке чтобы было не стыдно перед редактором, Кейнс опубликовал свой Tract on Monetary Reform [John Maynard Keynes, A Tract on Monetary Reform (London: Macmillan, 1923), reprinted as vol. 4 of The Collected Works of John Maynard Keynes (London: Macmillan and St. Martin's Press, for the Royal Economic Society, 1971) -- амер. изд.], в котором излагалась та же точка зрения. Мне кажется, что тогда это поразило многих экономистов как совершенно новый подход, хотя может показаться удивительным, сколь поздно до общего понимания доходят такие сравнительно простые вещи.