Читать онлайн «Историческая культура императорской России. Формирование представлений о прошлом». Страница 68

В соответствии с таким понимаем истории журнал мыслился как место обмена мыслями между отечественными учеными и публикой «по вопросам интересным для науки и полезным для живой действительности»[838]. Создатели журнала были убеждены в том, что историческая наука, способная раскрывать универсальные, «общеисторические» законы бытия, должна стать наставницей современности, а ее представители – своего рода экспертами, выясняющими «правильность» и «закономерность» тех или иных преобразований. Не случайно один из разделов журнала был посвящен современной хронике – «описанию тех событий истории, в которых… выразился дух нашего времени»; он призван служить «вместе с тем средством для проверки тех общеисторических законов, которые выводятся из опытов над отжившими обществами и народами»[839] (здесь и далее курсив мой. – Н.Р.).

Развивая идеи европейской философской мысли первой половины XIX века, издатели «Вестника Европы» наделяли историю прогностической функцией и были убеждены в том, что учет исторического опыта поможет в решении злободневных проблем политической и экономической жизни России как в настоящем, так и в будущем. Закономерно, что любое ожидаемое правительственное мероприятие редакция журнала старалась предварять публикациями, в которых проводились аналогии с событиями и явлениями прошлого, обосновывались истоки предполагаемых преобразований и в завуалированной форме предсказывались возможные последствия. Возвращаясь к программе издания, заметим, что, несмотря на приоритет политической истории, редакция провозглашала интерес и к истории идей, «руководивших мыслями и поступками людей прошлого», и к повседневной истории людей[840].

Предназначение истории виделось и в формировании национальной идентичности: прошлое должно было способствовать самопознанию русского образованного общества, помочь ему в обретении своих корней. Так, один из идейных лидеров журнала Александр Пыпин писал:

Знание своей истории служит в особенности меркой умственного развития общества: этим знанием определяется у лучших просвещенных людей народа представление о национальной жизни с ее прошлым и настоящим, и вместе представление о том, что желательно для народа в его будущем. С историческим знанием тесно связана разумная постановка национального идеала[841].

Отсюда – серьезное внимание издания к проблемам преподавания истории в школе, анализу учебных пособий и программ по истории, наличие в первых номерах даже специального раздела «Педагогическая хроника».

В 1880–1890-е годы сотрудники журнала несколько разочаровались в подходе к истории как «учительнице любви к отечеству и добродетели», однако, декларируя приоритет научности над соображениями практической значимости в исторических исследованиях, тем не менее, продолжали относить историю к числу «нравственных наук»[842]. Польза истории «для общества» усматривалась именно в формировании исторического сознания, понимаемого как представление о закономерностях исторического процесса. Сразу замечу, что редакция отчетливо понимала ключевую роль «обыкновенных» и исторических журналов в распространении исторических знаний в «обществе, где нет еще широкой политической жизни», члены которого «рассеяны на громадных пространствах», лишены возможности изучать новейшую историю в школе и университете[843].

Программа и структура журнала свидетельствуют о том, что предметное поле истории соотносилось его редакцией как с научным, так и с художественным дискурсом. Его создатели были убеждены, что задачи науки и искусства в деле воссоздания прошлого принципиально едины, что было характерно для исторического сознания образованного общества пореформенной эпохи[844]. Первый, соответственно, самый значимый отдел журнала предназначался для исторической беллетристики. Литература оказывалась историей в самом высшем смысле этого слова, а история литературы становилась, по сути, второй историей своего времени.

Человек в истории не только действует, но и относится известным образом к собственной деятельности в своем сознании. Если мы думаем знать свою историю… то в ней мы прежде всего знаем знание людей того времени о свершившемся на их глазах. Только с этим знанием людей об их времени мы можем иметь дело непосредственно. Пред нами не могут ни стоять отжившие люди, ни снова повториться их деяния, пред нами лежит одно слово, как пред археологами находится кусок ткани или обломок оружия, по которому он может судить о средствах к жизни, к защите. В этом смысле слово и история этого слова представляются сокровищницей – музеем, куда слагали все поколения самый живой, самый наглядный и полный памятник своей исторической жизни», —

такими словами анонсировался раздел «литературной хроники» первого выпуска журнала[845].

Пристальный интерес журнала к истории во многом определялся профессиональным составом его редакционного коллектива, основу которого составляли известные профессора Петербургского университета историки М. Стасюлевич, К. Кавелин, этнограф и литературовед А. Пыпин, демонстративно ушедшие в отставку в 1861 году в знак протеста против политики правительства в отношении студенчества. Обратим внимание на биографическую связь лидеров издания с провинцией. Первые два года литературно-критическим отделом, помещавшим рецензии на провинциальную литературу, заведовал уроженец Воронежской губернии и поборник малороссийской истории Н. Костомаров; родом из Саратова был автор многочисленных статей по истории провинциальной историографии и этнографии А. Пыпин.

Мировоззренческое кредо издания было достаточно четко сформулировано его редактором-издателем М. Стасюлевичем в одном из писем, написанных еще до создания журнала в 1862 году. Он так определял место своих единомышленников в общественном движении:

Снизу считают нас ретроградами и почти что подлецами, а сверху смотрят чуть не как на поджигателей. Теперь люди благоразумные, попавшись между двумя фанатизмами, без сомнения, отойдут совершенно в сторону и составят, так сказать, партию воздержания[846].

Расценивая демократическое движение (в том числе и представляющий его в русской периодической печати «Современник») как слишком радикальное и революционное, а также отвергая ярый консерватизм и национализм катковских изданий, Стасюлевич позиционировал свой журнал как общественную трибуну сторонников «третьего пути» – русского либерализма.

О степени популярности журнала свидетельствует его довольно большой тираж, доходивший в 1890-е годы до 7000 экземпляров[847]. Состав читательской аудитории журнала удачно отразил его цензор в ежегодном отчете в Главное управление по делам печати за 1878 год:

«Вестник Европы», имеющий многочисленных читателей, преимущественно среди высшего и образованного класса общества, является одним из влиятельных органов нашей периодической печати. Большинство серьезных статей «Вестника Европы» пишутся людьми талантливыми и специально изучавшими предмет, почему мнения, выражаемые ими, не могут проходить бесследно для общества[848].

Вообще, как отмечалось многочисленными специалистами по истории чтения, аудитория толстых журналов не была обширной. По подсчетам А. Рейтблата, для того, чтобы журнал «не прогорел», нужно было хотя бы 2–3 тысячи подписчиков[849]. Суммарный одноразовый тираж их, по данным того же Рейтблата, в 1860 году составлял – 30 тысяч, в 1880-м – 40 тысяч, в 1890-м – 90 тысяч экземпляров[850]. По свидетельствам информированных современников, в среднем на один экземпляр приходилось 13–14 реальных читателей. Таким образом, можно констатировать, что толстый журнал «обслуживал» интеллектуальные запросы «мыслящего меньшинства».

По моим подсчетам, основанным на материалах журнальной статистики, публиковавшейся в декабрьских номерах «Вестника Европы», в 1871–1881 годах провинциальные подписчики составляли в среднем 69 % читателей издания (оставшиеся приходились на долю Санкт-Петербурга, Москвы и заграницы). Лидирующее положение среди провинциальных подписчиков занимали жители Херсонской, Киевской и Екатеринославской губерний. Сведения о распределении подписчиков в пределах сибирских губерний говорят о том, что журнал читали не только в губернских центрах, но и в селах, и в уездных городах. Письма в редакцию «Вестника Европы», мемуары образованных россиян свидетельствуют о том, что провинциальную читательскую аудиторию журнала составляли люди из разных сословных и возрастных групп: разночинцы, чиновники, представители духовенства и купечества, обитатели «дворянских гнезд», учащаяся молодежь.