Читать онлайн «Образование Венецианской колониальной империи». Страница 40

О размерах и значении венецианской торговли с восточными странами можно судить по столь часто цитированному известию Титмара Мерзебургского о гибели в 1017 г. четырех венецианских кораблей, нагруженных восточными специями.[703] Количество погибших товаров до известной степени говорит о масштабах, в которых венецианцы занимались торговлей этими товарами, а то обстоятельство, что прелат отдаленного города интересуется судьбой венецианских торговых кораблей, свидетельствует о том, что венецианские торговые обороты интересовали не только ближайших соседей Венеции.

Торговые связи с ближайшими городами Италии, Истрии и Далмации, естественно, были завязаны с самого раннего времени, — сбыт соленой рыбы и соли долгое время был возможен только в этих местах. Венецианским политикам поэтому приходилось очень заботливо охранять права своих купцов. Целая серия договоров и жалованных грамот западных королей и императоров дошла до нас в качестве неопровержимого доказательства широких торговых интересов Венеции в Италии и на Западе вообще. К рассматриваемому времени и к предшествующему IX столетию относятся грамоты Лотаря I, Людовика II, Карла Толстого, Гвидо, Рудольфа, трех Оттонов и Генриха II. Из этих грамот мы видим, как венецианцы настойчиво стремятся создать для себя условия наибольшего благоприятствования в пределах империи Запада. Но, разумеется, их в первую очередь интересовали территории ближайших итальянских городов. Уже договор с Лотарем упоминает в качестве сфер венецианских интересов Истрию и Фриуль, Ченедо, Тревизо, Виченцу, Мантую, Комаккио, Равенну, Чезену, Пезавро, Фано, Синигалью, Анкону, Умано и Фермо, — все это города, расположенные по побережью Адриатики, в непосредственной близости от Венеции или по течению судоходных рек Ломбардской низменности.[704] Потом сфера венецианских интересов будет расширяться до пределов всей империи, как это видно, например, из диплома Оттона III от 992 г.[705] Свобода передвижения и торговли при твердом порядке обложения по установившемуся обычаю составляет основное требование венецианских купцов, которое они первоначально предъявляли западным государям; те, в свою очередь, соглашались на это при условии взаимности, — «равным образом этим правом будут пользоваться и наши люди на море», — читаем мы в дипломе императора Лотаря от 840 г.[706] Потом венецианцы добиваются все новых и новых уступок, урезывая одновременно права подданных империи на своем рынке и на Адриатическом море: по договору 883 г. венецианцы на территории Италийского королевства подчиняются юрисдикции дожа[707]; в 888 г. торговые пошлины устанавливаются в твердой ставке в 2,5 %[708]; в 983 г. венецианцы освобождаются от так называемого берегового права[709]; наконец позднее, за пределами рассматриваемого периода, венецианцы добьются сокращения прав подданных императора в Адриатике — они могут следовать со своими товарами до Венеции, но не далее.[710] Все эти факты говорят о давних и широких интересах Венеции на рынках Запада. Торговые интересы свои на рынках Истрии и Далмации Венеция защищала, как мы увидим далее, и более эффективно, и более решительными мерами.

Мы уже говорили о товарных потоках, которые направлялись с востока на запад. Гфреер собрал ряд фактов из источников VIII, IX, и X вв., из которых видно, что венецианское посредничество между Востоком и Западом представляло собою в этом отношении прямое продолжение деятельности сирийских и арабских купцов.[711] Встречные товарные потоки, шедшие с запада на восток, состояли, разумеется, из товаров совершенно иного рода. Мы можем судить об ассортиментном составе этих потоков, прежде всего, на основании многочисленных запрещений торговать с восточными странами теми или иными товарами. Для примера, в пределах рассматриваемого периода, далеко не единственного, можно указать на распоряжение дожа Пьетро Кандиано IV от 960 г., категорически запрещающее торговлю рабами.[712] Мы уже упоминали о запрещении, также далеко не единственном, торговать с мусульманами оружием, корабельным лесом и вообще всем тем, что необходимо для оснастки кораблей, опубликованном в 971 г. тем же дожем.[713] Было бы наивно думать, что эти запрещения, угрожавшие суровыми карами за их нарушения, достигали цели. Уже то обстоятельство, что в преамбулах этих указов помещались ссылки на соответствующие требования византийских императоров — Романа в первом случае, Василия и Константина — во втором — свидетельствовало не столько о факте зависимости Венеции от Византии, сколько о желании подчеркнуть, что дож в данном случае действовал, уступая давлению извне, так как он не мог не знать, сколь мало популярны были такие распоряжения среди венецианских купцов. Повторность этих распоряжений в IX и X в. говорит о бесплодности их в это время. Неэффективность их, а следовательно и продолжение этой торговли в последующее время, вытекает из того, что в конце XII в. Иннокентию III приходилось спорить с венецианцами все на ту же тему о военной контрабанде, а продолжение торговли рабами засвидетельствовано и для XIII в. как венецианскими, так и невенецианскими источниками: в «Таможенном Уставе» Дубровника от XIII в. говорится о торговой привилегии республики св. Марка, заключавшееся в праве ее купцов не платить в дубровницком порту установленных на торговлю рабами пошлин[714]; обстоятельный байло в Сирии Марсильо Джорджио в своем докладе дожу о сирийских владениях св. Марка также упоминает о пошлинах, взимаемых с торговцев рабами в портах Акры и Тира.[715] Таким образом, несмотря на запрещения, Венеция в X веке вела оживленный торг с Востоком корабельным лесом во всем его сложном ассортименте, смолой, пеньковыми канатами, металлом, оружием и особенно рабами. Лес она в изобилии получала из Истрии, с далматинского побережья и Архипелага, рабов получала она из Германии, с Балканского полуострова, Истрии и Далмации в частности[716], прочие изделия были предметом собственного производства, или привозились с европейского континента. Позднее в венецианском экспорте на Восток все большую и большую роль будут играть разнообразные изделия европейских ремесел, сукна в особенности.

Мнение Гфререра о торговле Венеции в X в., как о торговле «мировой», может быть и является преувеличенным[717], но радиус ее распространения уже тогда несомненно был очень значителен: Германия, Италия, Балканский полуостров, берега Архипелага и Мраморного моря, Малоазиатское и Сирийское побережье, Египет, Триполитания, Тунис, Магреб, Сицилия так или иначе засвидетельствованы в качестве территорий, где венецианские купцы не были случайными гостями. Значение венецианской торговли, по крайней мере для близко расположенных местностей, было настолько велико, что Венеция могла использовать торговый бойкот в качестве средства политического воздействия на слишком строптивых и слабых соседей. Такому средству воздействия подвергся и был вынужден капитулировать маркграф Истрии, попробовавший нарушить некоторые торговые привилегии республики.[718] Такова была участь Джиованни, епископа Беллуны, осмелившегося «захватить различное имущество и нарушить права венецианцев»[719], не шедшего ни на какие переговоры и не обращавшего внимания на письма самого императора Оттона III. Дож запретил тогда торговлю с областью Тревизо, и беллунцы, «не получая ни соли, ни других товаров», просили мира.[720]

В качестве общего итога по вопросу о хозяйственном положении Венеции накануне XI в. можно сказать, что она представляла собою довольно развитый в экономическом отношении комплекс городов и городков с центром на Риальто, хозяйственные нити от которого далеко тянулись по всем направлениям трех частей света. Адриатическая республика, как мы об этом уже говорили, была тогда несомненно передовым городом — государством, с которым в экономическом отношении едва ли мог соперничать какой-либо другой город Западной Европы; но, разумеется, простым недоразумением надо признать столь часто высказывавшееся в буржуазной исторической литературе мнение, что Венеция уже в XI в. была капиталистической. Значительная роль денег, как средства накопления и особенно обмена, бесспорна, но «капитал ростовщический вместе с своим близнецом, купеческим капиталом, принадлежит к допотопным формам капитала, которые задолго предшествуют капиталистическому способу производства».[721] На венецианском примере особенно ярко демонстрируется эта истина. Те отрасли промышленности, которые преимущественно в средние века работали на экспорт и в которых раньше, чем в других отраслях производства, начала внедряться мануфактура, в Венеции в рассматриваемое время только зарождаются, — таково положение шелкового, суконного и стеклянного производств; остальные отрасли еще и два столетия позднее будут оставаться типичным ремесленным производством. С другой стороны, многочисленные именья епископских кафедр, церквей и монастырей, владения венецианской знати как на самых островах, так и на материке, несомненно эксплуатировались феодальными методами, но в XI в. отработочная и натуральная ренты, очевидно, частично стали уступать место денежной ренте, например, аббатиса монастыря св. Захарии в 1038 г. взимает со съемщика принадлежащей монастырю земли в районе Монселиче денежный чинш с уплатой раз в год в день св. Михаила.[722]