Читать онлайн «Отпадение Малороссии от Польши. Том 1». Страница 64

Что касается трахтомировских сел, то они не только не возвращены казакам, напротив, сеймовая конституция назначила особых коммиссаров, которые бы сделали розыск, что отнято казаками у шляхты в соседстве Трахтомирова, и все то возвратить старым владельцам.

Жестоко отомстили казаки правительствующей шляхте в том же году за её строгость; но их тайные сообщники, попы и монахи, бессильные в борьбе с панами современниками, наделали еще горшей беды панским потомкам. Они в своих летописях заставили польских панов, на варшавском сейме 1638 года, казнить с Нероновскою свирепостью тех казаков, которые в то самое время угоняли в Московщину полтавских слобожан, потом пытались, как увидим, повторить в Украине Павлюковщину и, наконец, были побиты товарищами в домашних драках за рубежом Королевской земли. Летописные ужасы переходили в виде исторических фактов из поколения в поколение, воспроизводились литературными талантами в стихах и в прозе, давали работу казуистике русских историков, и воспитывали в русском обществе умственную казатчину, которая до сих пор не перестала действовать на множество честных и добрых от природы сердец крайне зловредно.

В действительности казнен был за бунты 1637 — 1638 года только Павлюк с тремя его сообщниками, но их не терзали инквизиторски, как это было нужно украинским летописцам. Правда, злой гений польской нации, воплотясь в какого-то ксендза, предлагал сейму своею возбудительною брошюрою — надеть Павлюку на голову раскаленную железную корону и дать в руки раскаленный железный скипетр. Но позорный для государства и общества ксендзовский проект был отвергнут. Дело кончилось тем, что преступникам отсекли головы и взоткнули на колья.

Между тем погибельная для Польши мысль, заявленная первым возмутителем казачества, Криштофом Косинским, продолжала свое темное дело в казацкой среде. Враги польской гражданственности делали новые попытки уничтожить ее с помощью своих товарищей по ремеслу, татар.

Преемник Павлюка, гениальный варвар Димитрий Гуня, еще в феврале 1638 года, просил помощи у ханского соправителя, султан-калги, против своих «неприятелей», готовящихся, как он знал, к походу на Запорожье. Но в помощи ему, как и Павлюку, было отказано, потому что казаки, которых крымский хан в своей жалобе королю назвал «пограничными», напали на его послов между Белгородом и Очаковом, на урочище Кочубей (где ныне Одесса) и двоих убили, а двоих взяли в неволю.

Получив отказ в Крыму, запорожцы звали к себе на помощь донцов. Но в это время донцы, вместе с 6.000 выписчиков, которые пробирались на службу к персидскому шаху, овладели Азовом, и были в нем осаждены турками. По выражению походного капеллана Николая Потоцкого, «казаки готовы были взывать о помощи даже к Плутону, лишь бы только воскресить свою славу, погребенную под Кумейками, и спасти свою честь, придавленную намогильным курганом». Не являлись к ним на помощь ни мусульманские, ни христианские товарищи по ремеслу. Пришлось еще раз стоять с новобранцами-гультаями против панов.

В первой половине апреля 1638 года запорожцы приплыли челнами в Кременчуг, а сухим путем, под предводительством Скидана-Гудзана, явились неожиданно в Чигирин (два стратегические пункта, заменявшие панам Кодак). Еще весть об этом не дошла до ближайшей жолнерской стоянки, Ирклиева, как Максимовка, Пива, Черная Дуброва, вместе с Кременчугом, были заняты выписчиками, и панское добро в этих новых осадах было обращено в войсковую собственность.

В Пивах, один из украинских монахов, названный в реляции «добрым шляхтичем», попал случайно между торжествующих казаков, и видел, как Скидан переправлялся на татарскую сторону Днепра, везя с собой связанного Чигиринского полковника. Монах узнал, что у казаков на байдаках пять пушек, выведал об их намерениях, выкрался от них, и дал знать жолнерам, стоявшим в Ирклиеве, что казаки хотят ударить на них всеми своими силами, потом идти на Переяслав и перехватать поставленную коронными гетманами казацкую старшину, как это сделал в прошлом году Павлюк.

Нашествию новых Торков и Берендеев, Черных Клобуков, предшествовали распущенные ими вести о гонениях, претерпеваемых украинскими жителями от своих постояльцев, жолнеров, за то, что держатся старой греческой веры, и за их русское происхождение.

Хотя жолнеры не наругались ни над одной церковью, и заключали в своем личном составе множество, если не большую часть, людей православного исповедания, но жители какого-нибудь Нежина верили, что в Прилуке, Ромне, или Лубнах совершаются такие-то насилия, святотатства, кощунства, а в этих городах рассказывали то самое про Нежин. Этим способом пропаганда ненависти к так называемым панам ляхам усиливалась по мере того, как она представляла выгоды для тех, которые были себе на уме, и в мутной воде ловили рыбу.

Представители польских порядков среди малорусского хаоса были обречены бороться, можно сказать, с воздухом, наполненным заразительными миазмами вражды, которую породили сперва те, кого они признавали своими просветителями, а потом и те, кого они отверглись за отсутствие у них наук и за «умножившееся у них от того грубиянство». Вот в чем собственно заключалось трагическое польско-панской усобицы, а вовсе не в том, кто кого побивал, или вырезывал до ноги. Это была не столько видимая борьба людей с людьми, сколько незримый бой богов с богами, — богов, посягающих взаимно на приносимые им жертвы, и, для достижения эгоистических целей своих, не колеблющихся с обеих сторон в выборе средств.

В Ирклиеве и в Переяславе были приняты все меры предосторожности со стороны жолнеров и остававшихся верными правительству реестровиков. По слухам, низовых казаков накопилось уже до шести тысяч. Было получено известие, что 2.000 мятежников переправились у Кременчуга через устье Псла и пошли, как можно было догадываться, к Хоролу и Миргороду.

Между городами, охраняемыми коронными и казацкими отрядами, сообщение сделалось затруднительным, и от этого распускаемые запорожцами слухи действовали на приверженцев правительства еще тревожнее. Было слышно, что атаман Сухий стоит над Сулою в Жовнине, верстах в 20 от Ирклиева. Между тем знали, что казаки Гуни овладели четырьмя перевозами через Днепр, именно: в Кременчуге, Максимовке, Бужине и Чигрин-Дуброве, или Черной Дуброве. То же самое старались они сделать и по всему Днепру, чтобы прервать сообщение между коронными гетманами и их украинским войском.

Шляхта боялась, чтобы низовцы не подплыли к Киеву, и не овладели стоявшею там коронною артиллериею. Положение жолнеров, квартировавших в Украине, представлялось отчаянным. Край был до того голоден, что охранители городов больше страшились осады, нежели приступа. Подвергаясь лишениям, жолнеры тем бесцеремоннее обирали мужиков, и этим вооружили против себя все простонародье, может быть, еще больше, чем измышленным на их счет поруганием церквей, до которого не допустил бы их ни один из тогдашних ротмистров, питомцев Конецпольского. Теперь им предстояла расплата за всякую курицу, что была принуждена сготовить своему постояльцу жена какого-нибудь сиромахи, которому волей и неволей пришлось на Запарожье «луги потирати, своим тілом комарів, як ведмедів, годувати». Теперь предстояло им сводить с казаками счеты за все ласки, похищенные у их жен и дочерей насилием, или соблазном. Постонародная память сохранила в кобзарских думах до нашего времени память об этом наравне с ненавистными казакам жидовскими арендами и с казацкими вымыслами о поругании церквей.

Предчувствуя беду, жолнеры каялись, что, имея в виду зимнюю стоянку, записались в квартяное войско до самого лета. «Мудрено воевать с неприятелем», рассуждали они, «который, если только захочет, легко может увеличить силы свои, — которому ничего не стоит добыть себе оружие, и которого не вдруг испугаешь, когда у него есть хоть небольшая защита — какая-нибудь заросль, или болото. Не даром говорят: берегись примиренного врага! а наш враг умеет выдержать татарские атаки, привык переносить жажду и голод, зной и стужу, неутомим в нападениях, и не остановится даже перед нидерландскими батареями, парапетами, валами и шанцами. А на море что он делает! Посреди волн нападает легкими чайками своими на суда, искусные в чужеземных оборотах, и побеждает все их военные хитрости. Изволь воевать с таким неприятелем на тощий желудок»!

Но казаки, кроме самых завзятых, сомневались в успехе своего предприятия. Их предводители, как Остряница, вывезли даже своих жен и все свое имущество за московский рубеж. Задача их состояла в опустошении, а не в завоевании края; опустошать же безнаказанно край можно было в таком только случае, когда бы левобережные жолнеры были отрезаны от правобережных. Для этого предположено было держаться главными силами вдоль «обычного Казацкого шляху» и овладеть во что бы то ни стало Киевом.