Читать онлайн «История Антисемитизма. Эпоха Веры.». Страница 37

Заходя со своим неверием еще дальше, часть обращенных исповедовала агрессивный атеизм. Некоторые из них организовали особое общество, имеются сведения о его существовании в Медина-дель-Кашю в 1460 году. С книгами и «еврейскими писаниями» в руках они разоблачали «тайны прошлого и настоящую сущность Авраама, Иисуса и Магомета и те идеи, которые вдохновляли этих троих самозванцев». Они даже отваживались вербовать новообращенных, которых они учили, что Евангелия были лишь обманом и подделкой и что нет ничего за границами рождения и смерти. Даже с учетом того факта, что атеизм не являлся чем-то совершенно неизвестным в средневековой Европе, это безусловно первое историческое свидетельство об «атеистической секте» в лоне христианства. Как раввины, так и убежденные католики относились к ним с одинаково непримиримой ненавистью.

Перейдем теперь к обращенным, которые через одно или два поколения становились искренними христианами. Само собой, таких тоже было немало. Но в ту эпоху, видимо, не было менее комфортабельного положения, чем у этих новообращенных, искренне исповедовавших христианство. Окруженные со всех сторон подозрениями, что могли они совершить в свое оправдание? Некоторые из них пытались обелить своих еврейских предков; именно в эту эпоху появилась легенда, согласно которой испанские евреи пытались не допустить распятия. Другие старались очернить своих собратьев по обращению: так, жители Старой Кастилии утверждали, что конверсо из Андалусии на самом деле оставались иудеями или были еще хуже, в то время как они сами были добрыми христианами. По справедливости следует отметить, что подобные обвинения вовсе не обязательно говорят об истинности христианской веры тех, кто их выдвигает: речь здесь шла прежде всего о защите групповых интересов, о «борьбе с антисемитизмом» в духе времени.

Таким образом, мы опять возвращаемся к вопросу о преобладающих среди конверсо убеждениях. Хотя мы не располагаем сколько-нибудь точными данными, создается впечатление, что в своем большинстве они больше не верили в Бога Израиля и без глубокого убеждения исполняли некоторые христианские обряды, из предосторожности или из предрассудков добавляя к ним по случаю элементы иудейских обрядов. Рассматриваемые своими соседями как евреи, а сами, не слишком верящие ни в Бога, ни в дьявола, они становились «евреями особого сорта», «ненормальными евреями». Их история уже не имела в их глазах никакого смысла, никакая вера не могла облегчить или одухотворить их страдания, их вина была без греха и без искупления.

Имеются замечательные свидетельства этой безысходности, поскольку те из обращенных, кто обладал литературными способностями, изливали свою душу в стихах соответственно литературной моде того времени. Так, один из величайших испанских поэтов своей эпохи Антон Монторо писал королеве Изабелле по случаю ее восшествия на престол:

Итак, его вина состояла в его еврейском происхождении. Это понятие изначального позора еще более драматично проявляется в другой его поэме, написанной на следующий день после избиения обращенных в Кордове, его родном городе:

«…(Наши гонители) не останавливаются Перед убийствами, грабежами и изгнанием, Потому что они хотят уничтожить нас Грабежами, кровопролитием и огнем… Несмотря на наши утраты и отречения, Наши несчастья и наши изгнания Мы были бы счастливы, Если бы нас простили, Потому что мы хотим платить налоги, Быть рабами и прислуживать Бедным, несчастным и презренным, Но все-таки сохранить себе жизнь…»

Все авторы того времени, как «старые», так и «новые» христиане соглашались с тем, что еврейское происхождение означало несчастье и позор. Это стало даже одной из типичных тем сборников лирической поэзии (cancioneros) XV века. Новообращенные в христианство выбирали различные позиции. Одни, если им позволяли обстоятельства, скрывали свое истинное происхождение: так, Гонсало Давила и Антон Монторо в ходе яростной поэтической дуэли называли друг друга евреями, в то время как каждый из них доказывал чистоту своего истинно христианского происхождения. Другие не пытались скрывать, кто они были на самом деле, разумеется, потому что у них не было иной возможности, но изобличали в стихах своих соперников к вящему развлечению их покровителей и публики. Именно этим не без некоторого достоинства занимался Антон Монторо в послании Хуану Стихотворцу: «Мы принадлежим к одной расе; и ты, и я – евреи. Оскорбления, которые наносят тебе, ранят и меня; несчастья, которые я переживаю, также и твои…», или когда он упрекал Родриго Коту, что тот по субботам угощает свининой своих старых родителей.

Что же касается поэтов с бесспорно древними христианскими корнями, то они могли с радостным сердцем предаваться этим изобличениям. Так, граф де Паредес, описывая ту сумятицу, какую вызвало присутствие Хуана Стихотворца на одном торжественном молебне в Валенсии в 1470 году, писал: «Как только он вошел в собор, святые образы и священные обряды преобразились: образки у паломников превратились в кусочки мяса, а папская булла в свиток Талмуда…»

Становится совершенно ясно, что общественное мнение Испании дошло до того, что перестало усматривать какие бы то ни было различия между обращенными в христианство и правоверными евреями. А если эти различия и отмечались, то они толковались в пользу ортодоксальных евреев. В конце концов они были привычными персонажами, неотъемлемой частью испанской жизни со времен античности. Обращенные вызывали больше беспокойства и раздражения; именно им народ приписывал все свои несчастья, по словам одного из писателей этого времени – «этим ненавистным, проклятым и презренным существам – крещеным евреям и их проклятому потомству». Другой писатель призывал вести против них гораздо более жестокую борьбу, чем против известных и явных неверных.

Все, что было связано с одними или с другими, тем самым было дурно; им ставили в вину даже их традиционную кухню. Священник Андрее Бернальдес, капеллан одного из великих инквизиторов, так писал об этом в своей знаменитой хронике:

«…они никогда не отказывались от своей привычки к особой еврейской пище, приготовляя свои мясные блюда с луком и чесноком и обжаривая все это в масле, которым они пользовались вместо сала, чтобы не есть сало; сочетание масла и мяса придает дыханию очень плохой запах; в результате в их домах и даже рядом со входом в их дома стоит этот дурной запах от их пищи, даже они сами видят причину еврейского запаха в этой пище».

Известно, что с тех пор Испания привыкла к этому «еврейскому запаху», Сальвадор де Мадарьяга, да и не он один, рассматривают приготовление пищи на масле, как одну из традиций, унаследованных от ее еврейского прошлого.

В результате стала проявляться весьма показательная эволюция теологической мысли. Самый яростный противник евреев того времени францисканец Алонсо де Эспина собрал в своем трактате «Крепость веры» («Fortalitum Fidei») перечень всех пороков и всех преступлений, в которых тогда обвиняли евреев как в Испании, так и за ее пределами. Среди прочего он сообщал, как произошло изгнание евреев из Англии: король повелел всем евреям принять христианство. Но затем у короля возникли сомнения в их искренности, и тогда он приказал установить свой трон на берегу моря между двумя шатрами, в одном из которых находилось распятие, а в другом свиток Торы. Король сказал евреям, чтобы они вошли в один из шатров по своему выбору. Все евреи устремились в тот шатер, где находилась Тора. Тогда король приказал казнить несколько евреев и изгнать остальных.

Из этой истории следовало извлечь вполне очевидные выводы – вместо того, чтобы подвергать сомнению добродетельные свойства воды крещения, нанесение которой на лбы евреев не давало требуемого эффекта, следовало признать, что евреи были носителями зла по самой своей природе, а не только из-за своей веры. Де Эспина утверждал, что есть два вида евреев: публичные или официальные евреи (judios publicos) и скрытые или тайные евреи (judios occultos), но и те, и другие имеют одинаковую природу. Таким образом, в силу неопровержимой диалектики дурная репутация тех, кто принял христианство по принуждению или из конформизма, распространялась и на тех евреев, которым испанские теологи предшествующих веков ставили в вину только их ошибочные религиозные убеждения. Затем этот мяч отскочил назад, и новые обвинения были возведены против Талмуда и еврейских традиций. Инквизиторы утверждали, что якобы еврейские ритуалы требовали совершения клятвопреступления, ежедневного убийства одного христианина и т. п. На этом этапе воображение людей было уже достаточно возбуждено, чтобы возник миф о «всемирном еврейском заговоре».