Читать онлайн «История русского народа и российского государства. С древнейших времен до начала ХХ века. Том II». Страница 25

При всём хаосе мелькающих правителей России общий вектор движения Империи за полтора века от смерти Петра I до воцарения Александра II (1725–1855) не изменился, а в политической жизни наблюдались некоторые общие закономерности: постепенное увеличение роли дворянства (достигшее своего пика в правление Екатерины II и Александра I: 1762–1796, 1801–1825), как опоры трона и правящего сословия, чередование периодов реформ с жёстким «закручиванием гаек», попеременный приход к власти группировок, использующих более «либеральную» и более «авторитарную» риторику, групп, опирающихся на «про-немецкое» и «про-русское» окружение.

Впрочем, несмотря на чередование на троне монархов, использующих то «реформаторскую», то «авторитарную», то «про-русскую», то «про-немецкую» фразеологию, неизменным оставалось главное: военно-полицейско-бюрократический характер самодержавия, его связь с крепостнической основой русской жизни и возрастающая зависимость от европейской экономики и политики. Все русские самодержцы опирались на армию, растущее чиновничество, все видели в военных завоеваниях лучший способ сохранения и упрочения своей власти внутри России, все не желали поступаться ни малейшими привилегиями и прерогативами абсолютизма (даже если, как Александр I, частично осознавали весь его антинародный, бесчеловечный, насильственный, искусственный и деспотический характер и мечтали уйти от власти в частную жизнь). Безудержная роскошь двора, непрерывные войны и насаждение в России «просвещения» (весьма поверхностного) «прожигали» колоссальные средства, извлекающиеся из русского крестьянства. Взгляд государя на своих подданных, как на бесправных «холопов», присущий ещё Ивану IV и Петру I, оставался в силе. Так, продолжая их традиции, Павел I решительно заявил: «Дворянин в России – только тот, с кем я разговариваю и только до тех пор, пока я с ним разговариваю».

Если московский князь XIV века зависел исключительно от хана Золотой Орды, но в своём княжестве всех превращал в рабов, то схожая ситуация повторялась в Петербургской Империи XVIII–XIX веков. Императоры зависели от европейских технологий, товаров, инвестиций, капиталов, нередко «продавая» свои армии как «пушечное мясо» на нужды большой европейской политики, но зато внутри России они не зависели ни от кого. Напротив, всё общество тотально зависело от них и образовывало «вертикаль власти», которая была «вертикалью рабства» (Герцен называл крепостных по отношению к дворянам «рабами рабов»). Встраивая Российскую Империю в европейскую систему, самодержец бесконтрольно выстраивал в стране собственную иерархию «рабов».

Какие факторы влияли на изменения политического курса самодержавия? Удачи и поражения в войнах, мода на Просвещение, а затем страх перед «революционной заразой», идущей из Европы, возрастающая роль дворянства, в ходе ряда переворотов, требующего расширения своих прав и привилегий, крестьянские восстания (особенно, пугачёвское). Всё это, накладываясь на личные вкусы, взгляды и пристрастия императоров и императриц, создавало различные колебания и оттенки курса самодержавия, порождало реформы и реакцию. Однако общий вектор развития империи и её «несущая конструкция» на протяжении полутора веков оставались неизменными.

Великая Французская Революция, а затем наполеоновская империя и, наконец, европейские революции 1820-ых годов, 1830-го и 1848–1849 годов, потрясли и напугали российских самодержцев. Они заставили их отбросить «просветительскую» риторику, прекратить реформы и начать отстраивать «Железный Занавес» между Россией и Европой и предлагать свои услуги для дела военного подавления революций. Но, вместе с тем, эти же события подтолкнули к некоторым переменам, поставив на повестку дня вопрос об отмене крепостного права и введении конституции (впрочем, ни то, ни другое не было тогда сделано). А многие просвещённые люди в России, напуганные «ужасами» революции и тревожно прислушивающиеся к раскатам грома с Запада, обратились к консерватизму, полагая, что кладбищенский покой и стабильность России лучше, чем европейские кровавые потрясения и конфликты (наиболее яркие примеры тому: Н.М. Карамзин, а чуть позднее – славянофилы).

Основы Петербургской Империи, заложенные Петром I, не подвергались сомнению и изменениям со стороны власть имущих вплоть до середины XIX века. Крепостное право, самодержавие, агрессивная экспансионистская внешняя политика, крепостная промышленность, экстенсивные методы ведения хозяйства, опора императора на армию и чиновничество – все эти важнейшие черты Петербургской Империи оставались незыблемыми и лишь подвергались более или менее существенным переделкам, уточнениям, колебаниям, в рамках сохранения «генеральной линии».

Страх перед новой крестьянской войной, боязнь чрезмерного усиления дворянства, желание сохранить за собой роль демиурга-творца и верховного арбитра во всех вопросах, осознание неэффективности крепостной экономики и армии – всё это заставляло императоров, начиная с Екатерины II и до Николая I, задумываться об ограничении или отмене крепостного права. С другой стороны, боязнь дворянского заговора и дворцового переворота, понимание того, что самодержавие и крепостничество неразрывно связаны между собой (генетически, психологически, административно, социально-политически), и ликвидация второго неизбежно пошатнет устои первого, удерживали монархов от решительных действий. Поэтому императоры не посягали ни на крепостное право (даже если лично и считали его не слишком гуманным институтом, как Екатерина II и Александр I), опасаясь неизбежного недовольства дворян и, естественно, не ограничивали собственного самовластия (даже если драпировали его в европейские одежды «законности», «просвещённости» и поговаривали о конституции и о «разделении властей» (под эгидой самодержавия), как Александр I).

Все реформы политического устройства от Петра I до прихода Александра II носили довольно незначительный, косметический характер, лишь слегка подновляя и упорядочивая здание петровской империи. Логика крепостничества, самодержавия, военной экспансии, всевластия бюрократии не допускала иных сценариев (да эти сценарии вплоть до начала XIX века – появления тайных обществ – почти и не предлагались обществом). Лишь тотальный кризис системы и катастрофа Крымской войны заставили Александра II пойти на «Великие реформы».

Тем не менее, постоянные колебания (в рамках указанной «генеральной линии»), подобно движению маятника, были присуща политике русских императоров. Ведь, с одной стороны, самодержавие опиралось на крепостное право (и на крепостническое дворянство) – в социальном, политическом, экономическом и психологическом отношениях; с другой стороны, потребности армии требовали развития экономики, создания более совершенной системы управления, развития инициативы у подданных, появления большего числа образованных специалистов, а всё это приходило в противоречие с крепостной системой. Этот парадокс определял собой непрерывные колебания самодержавия: от реформ к стагнации. При этом даже цари-«реформаторы» обычно, к концу своего правления, переходили к политике откровенной реакции (как Екатерина II, Александр I и Александр II), а цари-«реакционеры» не отрицали необходимости частичных реформ и лишь стремились отложить их на потом (как Николай I).

Внешние атрибуты «цивилизованности» и «законности» прикрывали вопиющее беззаконие, царящее в России. Так, несколько проектов государственных реформ в XIX веке (начиная с проектов М.М. Сперанского) – впрочем, нереализованных, – предусматривали даже «разделение властей»: судебной, исполнительной и законодательной, однако… при сохранении абсолютизма, венчающего это красивое игрушечное здание с европейским фасадом и азиатским содержанием. Но даже такая, чисто косметическая реформа, показалась чрезмерной самодержцу. А кодификация (то есть систематизация и издание) законов Империи при Николае I (кстати, осуществлённая всё тем же безотказным М.М. Сперанским) создавала видимость «законности» и «упорядоченности», хотя и «внизу» (на уровне конкретных чиновников) и «наверху» – на уровне ничем не ограниченного монарха – царило полнейшее беззаконие власти и бесправие подданных.

От Петра I до Александра II императорами создавались бесчисленные комитеты и комиссии по подготовке реформ и выработке новых законов (почти всегда – тайные, кулуарные, за исключением Уложенной Комиссии 1767–1768, созванной Екатериной II и выбранной от сословий). Но эти комитеты и комиссии почти всегда распускались императорами без видимых результатов. Вопрос об отмене крепостного права и введении конституции в эпоху Александра I обсуждался лишь кулуарно – но без видимых результатов, – всё ограничивалось прожектами и полумерами. Николай I, разумеется, и слышать не хотел ни о какой конституции, а постепенную отмену крепостного права считал в принципе правильной мерой, – но несвоевременной, и также «заболтал» этот вопрос во множестве «негласных комитетов» (как острили в обществе: «безгласных комитетах»).