Читать онлайн «Рыцари Нового Света». Страница 50

Но — все по порядку.

Обратимся прежде всего ко статистике: «Каталоги пассажиров в Индии», упоминавшиеся в первой главе, вновь окажут нам добрую услугу. В период с 1509 по 1533 г. на 3932 пассажира зарегистрировано 470 женщин, из них 180 замужних. Учитывая значительные пропуски в каталоге, можно не сомневаться, что женщин, равно как и пассажиров в целом, было значительно больше; но сейчас нам важно оценить соотношение: одна женщина на восемь мужчин. В период с 1535 по 1556 гг. это соотношение составляет приблизительно одна к десяти. Оно несколько изменилось не потому, что уменьшилось число женщин, уезжавших в Америку, а потому, что после покорения Перу возросло количество мужчин, искавших счастья за океаном. Следует учитывать, что до 30-х гг. основная часть испанских женщин направлялась в Санто-Доминго, самую «цивилизованную» колонию в Новом Свете. В экспедиции незамужних испанских женщин вообще брать не рекомендовалось, ибо, по словам Варгаса Мачуки, «они становились причиною смут и смертей, как то уже не раз подтверждалось». Впрочем, и в экспедициях конкистадоры не обделяли себя женской лаской, но речь шла исключительно об индеанках.

Статистика говорит сама за себя: при таком неравном соотношении испанских мужчин и женщин неизбежными становились сексуальные контакты испанцев с туземками. Но дело не только в статистике. Важно подчеркнуть: при всех вариантах отношений с индеанками, «сексуальная конкиста», имевшая столь значительные последствия для формирования будущих латиноамериканских этносов и культур, стала возможна благодаря особой расовой терпимости испанцев, о чем говорилось ранее. В течение многих веков привыкшие к жизни бок о бок с арабами и евреями, практиковавшие смешанные браки даже на династическом уровне, испанцы без малейших сомнений и терзаний по поводу «греховности» своих действий шли на сексуальный контакт с женщинами индейской расы. То, что для англичан было нарушением нормы, для испанцев стало самой нормой.

Важно еще и то, как пришельцы изначально воспринимали внешность индейской женщины и оценивали ее сексуальность. Ведь речь идет все-таки о женщинах иной расы. К примеру, вплоть до XIX в. не найти в европейской словесности, даже в художественной литературе, упоминания о красивой негритянке — само такое словосочетание казалось вздорным, почти непристойным. А вот индейские женщины с первых же дней открытия Нового Света были оценены как красавицы, о чем неоднократно говорится в дневнике первого путешествия Колумба: «Они все без исключения рослые и хорошо сложенные люди. Черты лица у них правильные, выражение приветливое». Притом, явно желая угодить вкусам соотечественников, Адмирал подчеркивает, что у них светлая кожа, и если бы не загар от южного солнца, они были бы того же цвета кожи, как испанки. Колумбу вторит Веспуччи («они великолепно сложены»), а затем кто только из хронистов не пел дифирамбов красоте индеанок.

В дневнике первого путешествия Колумба обозначился еще один важный момент, сыгравший свою роль в «сексуальной конкисте» Нового Света, а именно — мотив обнаженности туземных женщин. «Все они ходят нагие, в чем мать родила, и женщины тоже», — отмечает Адмирал. То, что для нас является лишь этнографической констатацией, свидетельством нецивилизованности, испанцы того времени воспринимали несколько иначе: для них публичная обнаженность женщины, помимо прочего, говорила об отсутствии чувства стыда, об их сексуальной открытости, готовности отдаться первому встречному. Это впечатление подтверждали некоторые ложно понятые обычаи индейцев, например, обычай предоставлять женщину на ночь дорогому гостю.

И хотя Колумб всячески подчеркивал чистоту нравов туземцев, уже вскоре после открытия Америки в массовом сознании утвердилось мнение о сладострастии и сексуальной распущенности индеанок. «Судя по сладострастной жизни, какую они ведут, их можно считать эпикурейцами», — отмечает Веспуччи и добавляет: «Если бы я рассказал, насколько они не ведают чувства стыда, я впал бы в непристойность. Уж лучше я промолчу». Это сказано о туземках Бразилии. О женщинах Антильских островов Педро Мартир сообщает: «Там женщина считается тем добродетельнее и честнее, чем больше мужчин она оказалась способна удовлетворить». О мексиканцах — Франсиско Лопес де Гомара: «…Не испытывая ни смущения, ни стыда, они безудержно предаются плотской любви как с женщинами, так и с мужчинами». Конкистадор Ульрих Шмидль — о туземках Парагвая: «На мой взгляд, они очень красивы, любвеобильны и пылки телом». Подобного типа отзывов можно было бы привести еще немало; а из них у испанца складывалось общее впечатление об Америке как об этаком гедонистическом рае, где позволено то, о чем нельзя было и мечтать в чопорной, проникнутой религиозным аскетизмом Испании. И без сомнения, этот гедонистический миф манил в Америку юнцов не менее сильно, чем мечтания о богатстве и славе.

Впрочем, из всех многочисленных мифов Нового Света этот оказался наиболее приближен к реальности. Действительно, Америка предлагала испанцу совершенно иной тип сексуальности, чем тот, что был принят и пропагандировался у него на родине. В испанской культуре первой половины XVI в. доминировало средневековое понимание любви, которая еще непреодолимым барьером разделялась на любовь возвышенную, духовную, и низменную, плотскую. Понятия о святости, духовной чистоте неотделимы от аскезы; святое подвижничество начинается с усмирения плоти, а идеалом для женщины остается непорочность. Разумеется, в браке разрешается плотская любовь, но исключительно в целях деторождения; любовь просто для удовольствия объявляется греховной. Мало того, церковь распространяет свою регламентацию даже на такую интимную сферу, как способ любви: всякое отклонение от «классической» позы, всякая эротическая фантазия считаются грехом, подлежащим исповеди. Об этом свидетельствуют сохранившиеся с XVI в. конфессионарии (вопросники для исповедников), где фигурирует, в частности, и такой вопрос: «Когда ты совокупляешься с женой, сохраняешь ли ты естественную позу, или, может, сближаешься с ней сзади, или, может, становишься в прочие нечестивые позы, о коих непозволительно здесь говорить?».

В Новом Свете, в особенности среди племен, живших в условиях первобытно-общинного строя, испанец столкнулся с совершенно иным типом отношений полов — куда более свободным, естественным, раскованным, не ограниченным условностями и столь строгой системой моральных запретов и ограничений. Конечно, в сфере секса у индейцев имелись свои правила, обычаи и табу, но пришлец их не знал и не понимал, он видел лишь абсолютную вседозволенность. Притом как бы ни разнились установления в сфере отношений полов среди индейских племен и народов, практически повсюду женщина находилась в полном подчинении у мужчины и была рабой его желаний. Приученные к этой роли, воспитанные быть вещью, которую можно дарить и выменивать, туземки в большинстве своем относительно легко приспосабливались к новым хозяевам.

Разумеется, далеко не везде индейские женщины встречали конкистадоров с распростертыми объятиями: бывали случаи, когда они убивали себя, лишь бы не отдаться чужеземцам и не изменить своим мужьям. Не раз они яростно сражались против пришельцев бок о бок со своими мужьями и братьями, подтверждая широко распространенные слухи об американских амазонках. Но все же в целом практика была иной, и на любовном фронте конкистадоры одерживали еще более легкие победы, чем на военном.

Примечательный факт приводит Берналь в своей хронике. Во время осады Теночтитлана испанцы при налетах на город постоянно захватывали в плен индейских женщин и обращали их в наложниц. Среди них оказалось немало жен индейской знати. После падения столицы ацтеков плененный Куаутемок попросил Кортеса вернуть захваченных жен и дочерей их мужьям и родителям, и последний оказался столь великодушен, что дал на то соизволение, приказав солдатам не препятствовать женщинам возвращаться в бывшие семьи, если на то будет их воля. Но, — пишет хронист, — «большинство из них не захотели вернуться к своим отцам, матерям и мужьям и предпочли остаться с солдатами, с коими сожительствовали, а другие прятались от родных, а третьи говорили, что не хотят более поклоняться языческим идолам, а иные уже были беременны, и таковым образом нашлось лишь три женщины, пожелавших вернуться, и Кортес приказал отпустить их».

Индейская семейная пара

«Сексуальная конкиста» охватывала весь спектр отношений между полами — от грубого изнасилования до возвышенной любви. Начиналась же она с сексуального бандитизма: те тридцать человек, которых Адмирал во время первой экспедиции оставил в форте Навидад, видимо, за то и поплатились жизнями, что устраивали рейды за золотом и женщинами и нагло отбирали у индейцев жен и дочерей. Захват в плен женщин, изнасилование стали заурядной практикой конкисты на Антильских островах.