Читать онлайн «Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939». Страница 43

Отставка Литвинова

1 мая 1939 г. наркома иностранных дел Литвинова — поборника и символа идеи «коллективной безопасности» — можно было видеть во время парада на Красной площади в качестве почетного гостя на трибу­не недалеко от Сталина — факт, который 2 мая 1939 г. не был обойден советской печатью. Весь этот день Литвинов, по сообщению английско­го посла Сидса лорду Галифаксу[547], якобы в связи с майскими праздне­ствами все еще был недосягаем для английского посла. Утром 3 мая он принял Сидса и имел с ним беседу. Строго ограниченные инструкции послу сводились к повторению прежних уклончивых заявлений. Пыта­ясь уточнить английские намерения, Литвинов прямо спросил Сидса, объявит ли британское правительство войну Германии в случае ее на­падения на Польшу. Ответ вполне соответствовал стремлению Англии ничем себя не связывать. Дескать, при нападении Германии на Польшу Англия уже на основании взаимных обязательств оказалась бы в состо­янии войны с Германией, и поэтому в специальном заявлении, мол, нет нужды. Позиция Англии не изменилась, и ожидать перемен не прихо­дилось.

Это ясно дал понять премьер-министр Великобритании, выступая 3 мая в палате общин. Отвечая сторонникам союза с Россией, он зая­вил, что «дружественные переговоры» с Советским правительством бу­дут продолжены, но что советское предложение принято быть не может, ибо тройственный союз подобного рода сделал бы войну неиз­бежной[548]. В те дни заседание кабинета министров проходило все еще под впечатлением речи Гитлера, произнесенной в рейхстаге 28 апреля и представлявшей «последний призыв к Англии»[549] и одновременно «реабилитацию» России[550]. Многие члены кабинета, среди них лорд Галифакс, затронули вопрос об опасности германо-советского сближе­ния. И хотя, учитывая тщательно взвешенные интересы безопасности СССР, подобное соглашение считалось пока маловероятным, было все же решено для предупреждения такого развития продолжить с СССР, по меньшей мере на некоторое время, переговоры, которые выглядели бы правдоподобно. Как подчеркнул статс-секретарь министерства обо­роны, отклонение советского предложения о союзе прямо подтолкнуло бы Россию «к естественной ориентации» на Германию. Галифакс от­махнулся от этой «всего лишь возможности»[551].

Таким образом, 3 мая нарком иностранных дел получил по­следние доказательства неизменной английской позиции. Вероятно, сразу же после беседы с Сидсом Литвинов доложил результаты Сталину. Установленный на правительственном совещании рубеж был перейден. Наступил момент для первых практических выводов из английской тактики проволочек. А они привели к немедленной отставке Литвинова и его замене Председателем Совета Народных Комиссаров Молотовым.

В тот же день Президиум Верховного Совета издал Указ о на­значении Молотова на пост наркома иностранных дел с сохранени­ем за ним поста Председателя Совнаркома[552]. Одновременно[553] в здании Наркомата произошла передача дел. Вечером заседала пра­вительственная комиссия, в которую вошли: Молотов, руководи­тель иностранного отдела и заместитель народного комиссара иностранных дел грузин Владимир Деканозов, Литвинов, грузин Берия и русский Маленков[554].

Руководителей отделов НКИД вызвали для доклада. Началась большая перестановка кадров, в ходе которой от занимаемых должно­стей освободили тесно связанных с курсом Литвинова сотрудников (преимущественно еврейского происхождения), других подвергли «чи­стке». Среди них оказался и Евгений Гнедин (сын Парвуса-Гельфанда), долгие годы руководивший отделом печати НКИД, которого Типпельскирх еще 10 октября 1938 г. ошибочно упоминал среди жертв чистки[555]. Утром 4 мая 1939 г. советские газеты на первой полосе с обычным для подобных сообщений размахом опубликовали Указ Пре­зидиума Верховного Совета от 3 Мая 1939 г. На последней странице под рубрикой «Хроника» было напечатано маленькое сообщение об уходе Литвинова по собственному желанию с поста наркома иностранных дел[556]. Тогда же Московское радио подчеркнуло, что эти кадровые из­менения не означают перемены в советской внешней политике. Отдел печати Наркоминдел дал западным корреспондентам аналогичное объ­яснение.

Германское посольство в Москве предсказало такой поворот собы­тий уже в момент подписания Мюнхенского соглашения. Теперь же, когда это произошло, поверенный в делах Типпельскирх в своем отчете от 4 мая[557] в МИД подчеркнул, что в «последнее время не было конк­ретных признаков неустойчивости его (Литвинова. — Я.Ф.) служебно­го положения». Внешне кажущаяся внезапность замены «вызвала огромное удивление, поскольку Литвинов активно вел переговоры с английской делегацией»[558]. Кадровые изменения Типпельскирх свя­зал с «разногласиями» в Кремле относительно характера ведения пере­говоров; причиной могло быть «глубокое недоверие, которое питал Сталин к капиталистическому миру в целом».

А вот английский посол увидел в кадровых переменах всего лишь «так часто предсказывавшееся, а теперь ставшее реальностью ис­чезновение М.Литвинова». Он подчеркнул факт «укрепления Нарко­мата иностранных дел с назначением столь крупного политического деятеля, каким является В. Молотов». Сидс поставил также вопрос, «не означает ли внезапная замена, да еще в тот момент, когда наши перего­воры подозрительно, с советской точки зрения, оттягивались в течение более двух недель, решения отказаться от политики коллективной без­опасности Литвинова (в уверенности, что западные державы вновь воз­намерились ее отвергнуть) и перейти к изоляционистской политике, которая, скорее, согласовывалась с высказываниями Сталина». Сидс сожалел, что еще не может ответить на этот вопрос, однако счел приме­чательным то обстоятельство, что советская печать обошла молчанием слова английского премьер-министра о «дружественной атмосфере», в которой накануне прошла англо-советская беседа.

Германский посол, находившийся в те дни в Тегеране в качестве главы немецкой делегации на торжествах по поводу бракосочетания персидского кронпринца, также сообщил своему итальянскому коллеге в Персии Петруччи[559], что отставка Литвинова произошла совершенно неожиданно, хотя Сталин в речи, произнесенной 10 марта, оставил от­крытой возможность перемен в советской внешней политике. Шуленбург, подчеркнув, что не рискует делать какие-либо прогнозы, вы­сказал, однако, предположение, которое впоследствии оказалось по­истине пророческим. Он сказал, что «Советский Союз уже в течение длительного времени искал сближения с Германией», которое не осуществилось из-за воинственной, негативной официальной позиции немцев.

Отвечая на вопрос о причинах смещения Литвинова, Шуленбург назвал «три возможные гипотезы».

1. Сталин захотел избавиться от Литвинова, сильно скомпромети­рованного неудачами с системой коллективной безопасности, из кото­рой абсолютно ничего не вышло.

2. Проявленные Литвиновым слабость и боязнь связать себя с Кита­ем против Японии, с Чехословакией против Германии, а в последнее время с Польшей вызвали раздражение (рассердили) Сталина, кото­рый теперь намеревался однозначно определиться.

3. Неразумные английские действия и откровенно антигерманская линия Польши, которые усиливали опасность возникновения войны на востоке, побудили Сталина отказаться от проводимой Литвиновым политики и искать взаимопонимания с державами «оси Берлин — Рим».

Как Петруччи сообщил Чиано, Шуленбург считал «последнюю, третью гипотезу наиболее вероятной».

При такой интерпретации объяснений Шуленбурга нельзя упу­скать из виду тот факт, что это сообщение предназначалось итальян­скому министерству иностранных дел. Поскольку Италия несла особую ответственность за Польшу и отрицательно относилась к поль­ской кампании, считая преждевременной тотальную войну, которая неизбежно возникла бы, то здесь, по мнению немецких противников этой войны, существовала общность интересов. Шуленбург обратил внимание итальянской дипломатии на возможность, над реализацией которой сам он — после своего возвращения в Москву — начал всемер­но работать вместе с итальянским послом в СССР Аугусто Россо. Пони­мая трудности, с которыми сталкивалось Советское правительство при принятии решений, они стали искать совместный выход из обоюдного затруднительного положения.

В этом отношении Шуленбург рассматривал названный им тре­тий вариант, скорее всего, как скрытую возможность, вытекающую из стоявшей перед Сталиным дилеммы, а не как уже принятое ре­шение. Герхард Вайнберг приблизился к подобной точке зрения, заявив: «Замена (Молотовым) Литвинова возвестила о движении прочь от Запада, правда, скорее к нейтральной... позиции, чем в сторону Германии. Последнее произошло вследствие немецкой реакции на отстранение Литвинова, а вовсе не по инициативе Молотова»[560]. С этим перекликаются воспоминания Херварта, кото­рый тогда вместе с Шуленбургом находился в Тегеране. Он писал: «Мы не сразу поняли, что это означало решающий поворот, конец коллективной безопасности и всеобщего мира, которые отстаивал Литвинов»[561].