Читать онлайн «Критическое исследование хронологии древнего мира. Библия. Том 2». Страница 37

Вместе с тем, на вопрос, кто же, если не апостол Иоанн был автором Апокалипсиса, у историков никакого ответа нет: «…вопрос о том, кто написал Апокалипсис, в настоящее время не может считаться решенным» ([56], стр. 117).

По существу у историков нет даже единства в вопросе о времени написания Апокалипсиса. Имеются две большие школы, объединенные лишь стремлением как можно сильнее оторвать Апокалипсис от остальных книг Нового Завета. Еще в 1886 г. немецкие ученые Гарнак и Фишер предположили, что Апокалипсис был написан после всех книг Нового Завета, а именно, не ранее 136 г. н.э. Однако, эта точка зрения встретилась с непреодолимыми затруднениями и к настоящему времени большинство ученых склоняется к мнению основателя Тюбингенской школы критики Библии профессора теологии Баура, который еще лет за сорок до Гарнака и Фишера предположил, что Апокалипсис является самым ранним сочинением Нового Завета. ([111], стр. 127, [94], стр. 145 и [109], стр. 126).

Считается, что точка зрения Баура находит свое подтверждение в стихе Апокалипсиса: «и семь царей, из которых пять пали, один есть, а другой еще не пришел…» (Ап. XVII, 10). На этом (и по существу только на этом!) основании Апокалипсис датируется 68 г. н.э., когда у власти якобы находился шестой римский император Гальба. Очевидная шаткость этой аргументации в комментариях не нуждается. Как пишет Сендерленд: «… если мы повнимательнее отнесемся к этому вопросу, то мы увидим, что признание этого времени или даже какого бы то ни было другого времени написания Откровения сопряжено с серьезными затруднениями…» ([51], стр. 135).

Своеобразие Апокалипсиса привело также к тому, что многие богословы сомневались в правомерности включения Апокалипсиса в канон. В частности, «Лютер не признавал его «ни апостольским, ни пророческим», и объявил, что «он не видит основания, по которому мог бы верить в его происхождение от св. духа». Цвингли также не считал его «библейским писанием», т.е. не причислял его к каноническим» ([51], стр. 135).

О причинах почему все же Апокалипсис был включен в канон у историков, по–видимому, нет даже гипотезы. Они лишь сообщают, что «Откровение было только одним из великого множества апокалиптических писаний… Один еврейский апокалипсис, во многих отношениях сходный с новозаветным, тоже попал в Ветхий Завет; это книга Даниила, написанная приблизительно в 170 г. по Р.Х. Все же остальные писания этого рода не были допущены в Библию» ([51], стр. 136—137).

Кстати, любопытно, что первоначально датой, написания пророчества Даниила, считался вовсе не 170 г. или 195 г. до н.э., как сейчас принято, а приблизительно 600 г., т.е. около традиционного времени пророчеств Иеремии и Иезекиила, поскольку все эти пророчества составляют единую группу. Но, в рамках традиционной хронологии Апокалипсис уж никак нельзя было приблизить к 600 г. до н.э., и потому библеисты предпочли оторвать Даниила от других ветхозаветных пророков, чтобы приблизить его к Апокалипсису (хотя и не очень понятно, чем в такой ситуации 250 лет лучше 650–ти).

А не обстоит ли дело как раз наоборот, и не написан ли Апокалипсис (вместе с книгой Даниила) одновременно с книгами ветхозаветных пророков? Если это так, то становится ясным «неевангельский» и «ветхозаветный» характер образа Христа в Апокалипсисе.

Конечно, тогда возникает вопрос, как, вообще. Христос попал в книгу, написанную около 600 г. до н.э. Но это уже вопрос, насколько правильно ветхозаветные пророки отнесены в седьмой век до нашей эры…

Чтобы подтвердить (или опровергнуть) высказанную выше гипотезу, Мищенко предложил исследовать текстовые взаимосвязи Апокалипсиса с другими библейскими книгами.

Уже давно было замечено, что библейские книги многократно (около 18 тыс. раз!) заимствуют друг из друга отдельные куски текста. Поскольку надежно определить кто у кого заимствовал не представляется возможным, в библеистике принят осторожный термин «параллельные места».

Несмотря на то, что параллельные места библейских книг подробно изучались и все известны (в каждом полном издании Библии все они отмечены на полях), они ни разу (насколько нам известно) не исследовались «в целом» как единая система и закономерности их распределения не изучались. Не изучались, в частности, и взаимосвязи Апокалипсиса с другими книгами Библии.

Это изучение было осуществлено в 1976—77 гг. Фоменко. Мы не можем изложить здесь его методику и приведем только окончательные результаты.

1. Утверждаемое историками и филологами относительно расположение библейских книг во времени в основном правильно.

2. Авторы библейских книг чаще цитировали книги, близкие по времени, чем более отдаленные (конечно, это верно только «в среднем» с поправками на авторитетность книг, личные пристрастия и тематику).

3. Исключением являются две книги: Апокалипсис и книга Даниила. При этом, если мы вернемся к старой точке зрения и поместим книгу Даниила рядом с другим и ветхозаветным и пророками, то особая роль этой книги исчезнет и останется лишь Апокалипсис. (Таким образом, отрыв Даниила от остальных пророков неправилен; ближе к истине первоначальная точка зрения, объединяющая всех ветхозаветных пророков в одну группу.

4. Особая роль Апокалипсиса исчезает, если мы поместим его в начале списка библейских книг, как одну из первых по написанию книг канона.

5. Авторы каждого из Заветов были теснее связаны друг с другом, чем с авторами другого Завета, так что традиционное разделение авторов Библии на «ветхозаветных» и «новозаветных» имеет объективный характер.

6. Другое традиционное утверждение, что Ветхий Завет написан раньше Нового, скорее всего, неверно и эти Заветы создавались одновременно (но представителями разных течений в целом единой религии), так что эти два блока книг должны быть вставлены друг в друга как зубья двух гребенок.

Это объясняет отмеченную в гл. 7 определенную близость обоих Заветов.

Успех стандартных историко–филологических методов в установлении правильного относительного порядка ветхозаветных и отдельно новозаветных книг дает надежду, что после того, как гипноз традиции снят, те же методы могут установить правильный порядок смеси ветхозаветных и новозаветных текстов.

Мы не будем пользоваться этими результатами Фоменко. Ниже мы придем практически к тем же выводам на основе совершенно других соображений, восходящих к Морозову.

Общепринятая точка зрения на Апокалипсис состоит в том, что его автор намеренно зашифровал в грандиозных, но туманно–бредовых образах какое–то важное для него содержание (по–видимому, мистическое) и задача исследователя состоит в расшифровке этого содержания путем правильного истолкования авторского образного кода. Однако многочисленные попытки хоть что–нибудь понять на этом пути в Апокалипсисе ни к чему разумному не привели ([56], стр. 110—117).

Морозов же подошел к проблеме понимания Апокалипсиса совсем по–другому. Он предположил, что автор Апокалипсиса ничего намеренно не зашифровывал и всего лишь описывал, что он видел, и что он думал, на образном поэтическом языке. Конечно, образная система Апокалипсиса не проста, но она и не сложнее образных систем многих современных поэтов. Трудность понимания Апокалипсиса, по мнению Морозова, усугубляется, правда, еще тем, что автор параллельно и одновременно развивает три переплетающиеся темы: описание грозы над морским побережьем, описание звездного неба в момент наблюдения и его мнение о состоянии церкви и государства. Непонимание же, возникающее при чтении, скажем, синодального перевода Апокалипсиса обязано тому, что сами переводчики не понимали смысла переводимого ими текста. Каждый, сталкивающийся с проблемами перевода, знает, что никакое сколь угодно хорошее владение языком не поможет переводчику дать правильный перевод, если он не понимает смысла переводимого текста (в научно–технических издательствах привлекают, поэтому в качестве переводчиков ученых, специалистов, даже если они плохо владеют языком; в противном случае, «каменноугольный пласт» в переводе книги по геологии оказывается «холмом каменного угля», а «горящий дух» в книге по кибернетическим основам искусства «вспыхнувшим спиртом»).

Поэтому главное при изучении Апокалипсиса, это по псевдопереводу ортодоксальных переводчиков восстановить первоначальный текст автора (или, по крайней мере, его смысл). Морозов посвятил этому целую книгу [57] (см. также Пролог в [1]). Здесь мы лишь вкратце изложим основные его выводы.

Мы будем пользоваться синодальным переводом Библии, разъясняя лишь непереведенные там термины. Примером такого термина может служить слово «ангел», означающее всего лишь «гонец», «вестник», «посланник», а в переносном смысле «оглашатель» (см.[57], стр. 42). Тот факт, что Иоанн пользуется этим словом в его разговорном, но отнюдь не сакральном смысле (как это имплицирует церковный перевод) доказывает, например, следующий текст: «И Ангелу Лаодикийской Церкви напиши: Знаю твои дела… извергну тебя из уст Моих» (Ап., III, 14—16). Угроза «извергнуть из уст» (т.е. попросту выблевать) непонятна (и неприемлема) по отношению к святому ангелу, но вполне естественна по отношению к человеку, оглашателю в церкви.