Читать онлайн «Акамие, или Любимая игрушка судьбы». Страница 7

- О глупец! - с чувством воскликнул царь. - Он отдал мне победу, так что даже жаль трудов, которые мы приложим к этому делу. Пока он думает, мы будем действовать. Пусть наш скот и наши рабы в Обширной степи погуляют до будущей весны. Не все умрут - а живые нарожают новых рабов. Мы же поищем невольников и добычи в Аттане: царь Ханис силен сегодня, но завтра, объединившись с удо, он станет сильнее. Значит, сегодня он слаб и годится, чтобы быть побежденным нами. Скажи мне твое имя, лазутчик, чтобы я знал, кого отличить перед другими.

- Я из клана Шур, - ответил ашананшеди.

- Твое имя спрашиваю.

- Я из клана Шур.

- Судьбе известно твое имя - пусть она тебя отметит.

С этим царь отпустил лазутчика, и тот, поклонившись и запахнув плащ, скрылся.

Шала привел рабов с кувшином и тазом для омовения, и царь смог освежить разгоряченное лицо. Наслаждаясь дуновениями прохладного воздуха от широких опахал, прикрыв глаза, царь сообщил верному Шале:

- Быть войне.

- Кого же Могучий, сотрясающий мир шагами, прикажет своему неудержимому войску победить в этот раз?

- Аттан, Шала.

- Великая цель! Но так много странного рассказывают об аттанском царе... И не богом ли называют его подданные?

- Каждый из покоренных нами царей называл себя богом. А я - только слуга Судьбы и неудержимый клинок в ее руке. Потому угодны Судьбе мои победы.

Cахарный месяц таял и все не истаивал в темнеющем небе. На темно-красных углях шипели капли жира, тяжело падавшие с туши онагра, и запах жарящегося мяса дразнил обоняние. У костра хлопотали рабы: одни следили за углями, другие поворачивали вертел, заботясь о том, чтобы мясо равномерно прожарилось. Особо искусный в приготовлении соусов и приправ раб с южного побережья смешивал в сосуде гвоздику, кардамон, тертый мускатный орех, имбирь, корицу, кориандр, горький перчик и еще тринадцать пряностей, необходимых для приготовления бахарата. Другой раб выкладывал на блюдо печеные яйца с корицей, шафраном, тмином и перцем.

Борзые лежали, опустив узкие морды на лапы. Они уже получили свою долю добычи и сыто дремали, пригревшись у костра.

Кони паслись неподалеку под присмотром рабов, уже выводивших и напоивших Махойеда и Веселого.

- Холодная будет ночь, - заметил Лакхаараа, не отрывая взгляда от тонкого белого месяца, и Эртхиа откликнулся:

- У меня уже сейчас ребра стучат от холода.

Не так давно подкрепившиеся кислым молоком и халвой царевичи с подобающим мужчинам спокойным достоинством ожидали приготовления ужина, достойного царственных охотников. Эртхиа лениво пощипывал струны длинношеей дарны. Разрозненные звуки бередили душу. Лакхаараа, все глядя на сияющий серпик на черном бархате, попросил младшего:

- Спой о "Похитителе сердец"...

Эртхиа поднял к груди дарну, прикрыл глаза, затих, замер. И начал, вскинув голову и бросив высокий голос к самым звездам:

- Он прекрасен, похитивший мое сердце...

- Как юный месяц... - неожиданно подхватил Лакхаараа, и, вступая друг за другом, братья запели эту песню, которая каждый раз слагается заново, ибо на неизменную мелодию каждый влюбленный положит свои слова:

- стан его как ветка ивы

- косы как снег на вершинах

- золотым утром

- или как мед

- и молоко

- как жемчуг

- и золото

- щеки гладки, а глаза как виноград

- как нарджисы

- губы как розовый шелк

- как лепесток розы

- ноздри как у молодой кобылицы

- а шея как у жеребенка

- запястья нежны как горлышко соловья

- как роза он благоухает

- как ветка сандала

- как зернышко ладана

- подобен ожерелью из амбры

- завитку дыма над курильницей

- вид его исцелит больного

- и спасет умирающего...

- Но видевшему его нет исцеления, - звонко вывел Эртхиа и опустил дарну.

И Лакхаараа глухо добавил:

- И нет спасения желающему его...

В этот час Акамие танцевал перед повелителем.

Он вился, как вьется на ветру шелковая лента, и глухо вызванивали частый ритм бубенцы на ножных браслетах, и дрожали другие на широком поясе, сжавшем бедра, сквозь шальвары просвечивали легкие ноги, косички взлетали, осыпались, бились о спину и грудь, и трепетали пальцы высоко вскинутых рук, унизанные кольцами с самыми звонкими серебряными бубенчиками.

И тяжелый взгляд царя светлел и разгорался, и хищная улыбка проступала на темных губах.

Глава 2

Вот что случилось накануне отъезда великого царя к войску.

Тяжелый, камнем обрушившийся голос услышали на ночной половине задолго до урочного часа. Акамие только разбудили, и он тер лицо узкой ладонью, зевал и покачивался, сидя на ложе.

Испуганные рабы подхватили Акамие и понесли в купальню. Но вырос на пути евнух, мелькнула над коричневыми спинами раздраженная плеть.

- Утомились головы таскать? - высоким страшным шепотом остановил он рабов. - В покрывало - и к царю!

Откуда ни возьмись, взлетели и заструились в воздухе трепетные полотнища, опускаясь на плечи Акамие. Круглолицый раб кинулся с ножичком для обрезания ногтей, но был сбит и отброшен в сторону ногою евнуха в тяжелой сандалии с золотыми накладками. Последний слой шелка окутал голову с распущенными волосами - и Акамие, не прибранный, не украшенный и не умащенный благовониями, спешил в опочивальню повелителя, не чувствуя под собой ног от бедер до похолодевших ступней.

Только гневом повелителя мог быть объяснен этот зов в неурочное время, только жаждой скорой расправы. И не искал Акамие причин этого гнева или средств спасения от него, только страшился покорно.

Царьсидел на подушке в стороне от ложа, поглаживая пальцами рукоять кинжала, лежавшего поверх исписанного пергамента. Обдумывая перед отъездом необходимые распоряжения, в соответствии с которыми должна была протекать жизнь во дворце в отсутствие повелителя, царь обнаружил, что лишь одну вещь не решится поручить надежным хранителям, которым доверял сокровища и жен.

Лишь одно здесь царь считал своим не по закону и не по праву, а по своему желанию и неутолимой жажде и лишь утраты этого одного опасался. Судьба воина неверна, как дорога над пропастью в безлунную ночь. Бывало, и цари не возвращались из походов. Ненавистна была сама мысль о том, что может принадлежать другому светловолосый мальчик Акамие, воплощенный соблазн.

Тот, что таращил бессмысленные мутные глазки, сбивая пелены.

Тот, что качался на пухлых ножках, вцепившись кулачком в парчовые завесы. А царь не мог простить ему, что вот он жив, убийца той, кого не забыть.

Тот, чьи успехи в нежной науке и совершенную красоту превозносил старый евнух-воспитатель, поднимая пальцами тонкокостный подбородок, отводя волосы от маленьких розовых ушей, еще не отягощенных серьгами, задирая до плеч шелковую рубашку, чтобы повелитель сам мог увидеть золотистую спинку, крепкие округлые ягодицы, нежные ямочки над ними.