Читать онлайн «Очерки Петербургской мифологии, или Мы и городской фольклор». Страница 94

В 1832 году поэт написал народную драму «Русалка». По преданию, мысль о сюжете «Русалки» подал Пушкину услышанный им рассказ о трагической судьбе дочери мельника из родового поместья Вульфов. По преданию, она влюбилась в одного барского камердинера. Он соблазнил ее и не то уехал вместе со своим барином, не то за какую-то провинность был отдан в солдаты. Девушка осталась беременной, и в отчаянии утопилась в омуте мельничной плотины. Местные жители любили показывать этот поросший лесом водоем. Любителям живописи он хорошо известен. Его изобразил художник Левитан на своей знаменитой картине «У омута».

По Пушкину, трагический сюжет «Русалки» разворачивается на берегу Днепра, где, кстати, поэт был только проездом, по дороге в Бессарабию, в свою первую южную ссылку. Правда, во время двухдневного пребывания в Киеве успел искупаться в Днепре, но простудился и покинул берега Днепра больным. В совокупной же памяти обитателей родовых имений Пушкиных и Вульфов, что находились вблизи друг от друга, драма несчастной дочери старого мельника легко ассоциировалась с воспоминаниями о горячем африканском темпераменте поэта и его амурных приключениях на берегах Сороти. Легенды об этом дошли до нашего времени. Вот одна из записей, сделанная в 1983 году в Михайловском. «А что в ём хорошего, в вашем Пушкине? Я вам вот что, девки, скажу: повесить его мало! Привязать за руки, за ноги к осинам, да отпустить – вот как с им надо! Вот, вы, девки, не знаете, а стояла тут раньше мельница, и жил мельник, и была у него дочка-красавица. А Пушкин-то ваш, как приехал сюда – ну за ей бегать. Бегал, бегал… Обрюхатил да и бросил. А она со сраму-то взяла да утопилась – там, в озере… Вот как оно было…»

В обширной мифологии Пушкина есть история, связанная с его приятельницей, женой австрийского посланника в Петербурге Дарьей Федоровной Фикельмон, известной в аристократических кругах по уменьшительному имени Долли. Ее дом на Дворцовой набережной стал одним из самых заметных в столице центров светской, политической и литературной жизни. Хозяйкой салона была блистательная Долли. Салон часто посещал A.C. Пушкин, что позволило петербургским сплетникам заговорить о «более близких отношениях, чем просто светское знакомство» между графиней Долли и известным поэтом. Ходили слухи о тайном ночном свидании Пушкина с графиней в доме австрийского посла. Свидание затянулось, наступило утро, и к ужасу хозяйки дома Пушкин, торопливо покидая возлюбленную, будто бы в дверях столкнулся с ее дворецким и едва не был узнан. Все это в минуту откровенности якобы рассказал сам Пушкин своему московскому другу Павлу Воиновичу Нащокину.

Через много лет после гибели Пушкина Нащокин поведал эту романтическую историю биографу поэта Бартеневу. Затем все это донельзя раздули профессиональные пушкинисты, с удивлением обнаружив в рассказе моменты, до мелочей сходные со сценой посещения Германном дома старой графини, описанной Пушкиным в «Пиковой даме». И легенда приобрела якобы доказанные биографические черты. Среди специалистов завязалась даже профессиональная дискуссия на тему, какой дом более похож на изображенный в повести – особняк княгини Голицыной на Малой Морской улице или дом австрийского посла на Миллионной. В пользу последнего предположения была выдвинута версия о том, что Пушкин, ради сохранения тайны свидания с супругой посла иностранного государства, сознательно изобразил в «Пиковой даме» интерьеры дома на Малой Морской. Тем самым он будто бы спас честь любимой женщины, уберег от скандала самого себя и даже предотвратил международный конфликт, который якобы мог вспыхнуть между Россией и Австрией.

Но главное, Пушкин к моменту описываемых событий был уже женат. Скандал ему вряд ли был нужен. Да и Дарья Федоровна, по общему мнению петербургского большого света, отличалась исключительной нравственной чистотой, и, если бы не эта злосчастная легенда, которая, повторимся, появилась более чем через два десятилетия после предполагаемого свидания, ее репутация так и осталась бы безупречной и незапятнанной никакими слухами и сплетнями.

Известная доля лицемерия во всем этом все же была. Пушкин и после женитьбы в святого не превратился. Известна легенда о его отношениях с сестрой Натальи Николаевны Александрой, или Александриной, как ее называли в семье. В Петербурге судачили о странной совместной жизни сестер Натальи Николаевны в доме Пушкина. С тех пор как Александра и Екатерина поселились в его доме, злые языки называли поэта «Троеженцем». Даже любимая сестра Пушкина Ольга Сергеевна Павлищева не отказала себе в ядовитом замечании на этот счет. Вот что она пишет в одном из писем: «Александр представил меня своим женам: теперь у него целых три».

Особенно беспощадной молва оказалась к средней из сестер Гончаровых – Александрине. Сохранилась интригующая легенда о ее шейном крестике, найденном будто бы камердинером в постели Пушкина. Впоследствии это удивительным образом совпало с преданием о некой цепочке, которую умирающий Пушкин отдал княгине Вяземской с просьбой передать ее от его имени Александре Николаевне. Княгиня будто бы исполнила просьбу умирающего и была «очень изумлена тем, что Александра Николаевна, принимая этот загробный подарок, вся вспыхнула». Если верить рассказам современников поэта, записанным, правда, гораздо позже, Александра Николаевна была заочно влюблена в Пушкина еще до его женитьбы на Наталье Николаевне, будучи скромной затворницей в калужской глуши, она знала наизусть все стихи своего будущего зятя.

Иерархический принцип свободной любви, как ни странно, соблюдался даже доступными женщинами. Характерна в этом смысле легенда о богатом петербургском купце Василии Александрове. Выпускник Петербургского коммерческого училища и Александровского кадетского корпуса, купец 1-й гильдии, наследственный владелец Петербургского центрального рынка на Каменноостровском проспекте и увеселительного сада «Аквариум» там же стал героем петербургского городского фольклора по обстоятельствам столь же интимным, сколь и курьезным. В Петербурге об этом говорили чуть ли не все первое десятилетие XX века. Купец Александров без памяти влюбился в баронессу, проживавшую в доме на углу Каменноостровского и Кронверкского проспектов. Согласно легенде, высокородная дама охотно и не без удовольствия принимала ухаживания молодого человека и даже подавала ему некоторую надежду. Но только некоторую. Едва доходило до дела, баронесса, будто бы, вдруг вспоминая свое происхождение, превращалась в высокомерную и неприступную институтку и – ни в какую. Ты, говорит, мужик, а я баронесса. И весь разговор. Ручку – пожалуйста, а дальше… Нет, и все тут. Хоть тресни.