Читать онлайн «ГРУЗИНСКАЯ РАПСОДИЯ in blue». Страница 25

В "винной библиотеке" Института виноградарства хранились коньяки со дня основания коньячного производства на территории Российской империи.

К слову, не русский купец и предприниматель Шустов, а Георгий Болквадзе, известный промышленник и меценат, начал промышленное производство коньяков в Российской имерии, в 1865 году (коньяк Шустова появился в России в 1899 году), когда открыл в Кутаиси завод, единственный в то время в Закавказье, а значит и в России. Большое количество аборигенных сортов винограда позволили Георгию Болквадзе создавать уникальные образцы коньяков. Высочайшее качество продукции Болквадзе было удостоено огромного количества международных наград, а грузинские коньяки оценили самые взыскательные пользователи этого напитка во всем мире.

В 1881 году открывает коньячный завод в Тбилиси Давид Сараджишвили, с маркой которого тбилисский коньяк производится и продается до сих пор.

С грузинским коньяком связана интересная история. В 1945 году во время Ялтинской конференции руководителей трех держав — Великобритании, СССР и США, — на дегустации спиртных напитков, организованной Сталиным, наибольшей похвалы удостоился грузинский коньяк "Энисели", который по своему отменному качеству превосходил многие знаменитые французские коньяки. За этот успех создатель коньяка "Энисели" Вахтанг Цицишвили в 1946 г. был удостоен Сталинской премии. А Уинстон Черчилль в 1949 году, в связи со своим 75-летием, получил от Сталина в подарок 75 бутылок коньяка "Энисели".

В ответном письме с благодарностью за коньяк, сэр Уинстон Черчилль ответил Сталину: — "Жаль, что мне не сто лет!"

Благородство и изысканность вкуса грузинских коньяков зависит от особых почвенных и климатических условий, присущих винодельческим регионам, а также от автохтонных сортов винограда, таких как Ркацители, Цоликаури, Цицка, Чинури, Мцване.

Интересно, что в извечном споре двух соседних народов, — "у кого впервые" или "у кого лучше", — армянские коньяки Шустова имеют свою версию взаимоотношений с "высшей властью". Якобы Черчилль, который всем напиткам предпочитал армянский коньяк, любил подразнить советскую власть, упорно заказывая себе "знаменитый коньяк Шустова". И что ежегодно Черчиллю отправляли 400 бутылок, которые числились в сопроводительных документах, как "бывший шустовский". Остается только вспомнить старый грузинский анекдот с таким ответом на этот исторический спор двух соседних наций: — "Оба лучше".Ведь одно и то же небо над ними, над нами…

Стихи Николоза Бараташвили в переводе Бориса Пастернака — любимые стихи любимого всеми тбилисцами Георгия Товстоногова, у которого были грузинские, армянские и русские корни.

Это отвлечение нужно было для того, чтобы стало ясно, как я смог заниматься вокалом для поступления в консерваторию. Именно, коньяк решил финансовую сторону моего обучения пению, и я бегал к Тамаре Георгиевне через дорогу, в старый особняк с голубоватой, обвалившейся штукатуркой, прямо из своей лаборатории, немного спустившись вниз по Читадзе, три раза в неделю "на уроки". Деньги она брала за каждый проведенный урок — видимо у нее была своя точка зрения на этот предмет.

Прошел год, у меня оказался приличный драматический тенор с устойчивым, в две октавы, диапазоном до "соль-бемоль" наверху. Еще немного надо было сдвинуть голос наверх, но, как говорила Тамара Георгиевна, — "распоётесь".

Жорка был невероятно рад моим успехам, но уже думал о своем будущем, иронично называл меня своим первым учеником, размышлял о карьере профессионального педагога вокала. У него было врождённое чутье на голоса, что и стало основой его будущей карьеры в "Питере", в качестве "профессора вокала". У меня в репертуаре появилось около десятка романсов для прослушивания уже в консерватории. В мой "демонстрационный набор" были включены Глинковские замечательные романсы: "В крови горит огонь желаний", "Не пой красавица при мне…", "Баркаролла" — вершины русской музыкальной поэзии…

Со одним из этих романсов меня познакомил Жорка, он вычитал где-то об истории его создания, о том, что он положен на грузинскую мелодию. В этом романсе сошлись три гения русской культуры — Грибоедов, записавший эту старинную грузинскую песню, Глинка, которому показал ее Грибоедов, и Пушкин, написавший русский текст на мелодию. В первоначальном варианте у Пушкина, правда, было — "не пой волшебница при мне…"

Грузинская народная музыка, существующая более тысячи лет, поразила и меня сочетанием восточных и западных влияний, особой голосовой техникой многоголосья и использованием близких друг к другу тонов. Типичная грузинская песня исполняется на три голоса и поют ее обычно мужчины. Я вставил в свой "репертуар" несколько грузинских песен "для комиссии", для поступления.

А пока, с легкой руки Жоры, я осваивал вокал, отплачивая его внимание и поддержку отборным коньяком из "винной библиотеки" Института виноградарства.

Жорка считал, что ему, как басу, в небольших количествах, коньяк даже помогает — "для октавы", для связок. Не знаю, вернее, не думаю, что так, но со мной, кроме твердой ставки, виноделы рассчитывались за мои труды "натуральным продуктом". Иногда приходилось иногда даже приглашать "на дегустацию" товарищей по работе, чтобы осилить "дары грузинской земли". Зато в моей лаборатории появились тонкие знатоки коньячных букетов. Что касается вина, то в Грузии отличить хорошее вино от плохого могут даже дети.

Мои новые коллеги, которым я еще к тому же помог сделать несколько диссертаций с помощью своих приборов и анализа сложных спектров дубильных веществ и спиртов, не скупились.

Великий Гете высказал такую мысль: "Искусство — прихлебатель жизни", в таком переводе, я нашел это выражение. В вине, и в коньяке особенно, эта мысль сконцентрирована наиболее полно. Только прихлебывая хорошее вино, живешь полной жизнью, а искусство не должно мешать этому божественному процессу, но помогать извлечению из него уроков. Я научился ценить работу виноделов, а они были мне взаимно признательны, и часто уходил поздно вечером из института виноградарства не только с бутылочкой "коллекционного", но и с охапкой роз из большого институтского розария, для Изы. А однажды, уважавший меня за поздние часы работы, садовник одарил меня даже "голубой розой", таких я больше нигде не видел.