Читать онлайн «Русский капитал. От Демидовых до Нобелей». Страница 33

Так закалялась сталь

Я вовсе не сторонник марксизма, но факт остается фактом: такого злого капиталиста, каким был Тимофей Саввич Морозов, найти сложно. Рабочие на его заводах получали минимально возможную плату, да и ту большей частью выдавали «чеками», отоварить которые можно было только в морозовских же магазинах. Рабочий день составлял 12–14 часов, при этом дирекция частенько объявляла рабочими даже дни общероссийских и главных церковных праздников. Любой «проступок» облагался значительным штрафом, на эти штрафы уходило иногда до половины заработка. Штрафовали за песни на рабочем месте (это в ткацких-то цехах, где своего голоса не услышишь), за грязную обувь, за непосещение церковного богослужения в заводской церкви, за то, что зазевался и не снял шапку перед мастером… Люди жили в казармах по три семьи в комнате, да и комнаты-то были фиктивные, образованные фанерными перегородками. Целый этаж отапливался одной буржуйкой, от которой по комнатам расходились чуть теплые трубы. В кабинете Тимофея Саввича никто из служащих компании не имел права сидеть даже во время многочасовых совещаний.

В народе Тимофея Саввича не любили и слагали о нем особые легенды. Говорили, что крыша его дома выложена золотыми листами. По другой версии, золотым в его доме был нужник. Говорили, что он продал душу дьяволу, и теперь его пуля не берет. Говорили, что он собственноручно замучил 40 человек, которых закопали в подвале заводоуправления. В общем, могильщиков себе Тимофей воспитал – хоть куда. Решительных, озлобленных, голодных и, главное, таких, каким, по меткому выражению Ленина, «нечего было терять, кроме своих цепей». Так стоит ли удивляться, что первая в России крупная стачка произошла именно на фабриках Тимофея Саввича Морозова?..

Началось все с того, что дирекция Товарищества Никольской мануфактуры 5 января 1885 года объявила 7 января, великий праздник Крещения Господня, рабочим днем. Такого в России еще не было. Вечером того же дня в местном трактире собрались наиболее рьяно настроенные рабочие, которые поклялись 7 января остановить фабрику. Забастовку планировалось провести мирно, без шума, просто собраться всем у проходной завода, предъявить свои требования администрации и разойтись по домам. Однако об этих планах стало известно дирекции завода, которая снарядила из грузчиков, сторожей и дворников ударную группу численностью 400 человек, вооружила ее дубинками, ломами и оглоблями и приказала загонять подходящих к проходной рабочих в здание силой. Загнать людей внутрь у администрации получилось, а вот заставить их начать работу – нет. Рабочие остановили станки, закрутили газовые краны и вновь вышли на улицу. Вовремя: охрана как раз избивала группу решительно настроенных ткачих. Трудящиеся, возмущенные таким обращением с женщинами, мигом показали обидчикам, на чьей стороне сила, и прогнали их вплавь на другую сторону Клязьмы.

Депутация рабочих отправилась к дому управляющего фабриками Дианова, но тот предусмотрительно сбежал, отправив в Москву телеграмму с просьбой о помощи. Не застав его на месте, толпа жутко расстроилась и разгромила дом. Затем были разгромлены дома директоров фабрик, харчевная лавка и хлебопекарня. Здание конторы стачечники пожалели и только повыбивали в нем стекла.

В ночь с 7 на 8 января в Никольское, по личному распоряжению Александра III, прибыли два пехотных батальона и отряд конницы. Весь поселок был оцеплен патрулями. Днем из Москвы приехал Тимофей Саввич. Посовещавшись с администрацией, он сделал рабочим мелкие уступки и уехал. Рабочих такое положение не устроило. Вечером следующего дня они выдвинули свои требования: возвратить изъятые за прошедший год штрафы, повысить зарплату до приемлемого уровня, оплатить все дни стачки, не задерживать выдачу харчей, уволить наиболее ненавистных мастеров и служащих. Кроме того, рабочие требовали (теперь уже от государства) издать закон о максимальных штрафах, о найме фабричных рабочих, ввести государственный контроль над зарплатой, обязать хозяев оплачивать вынужденный простой рабочих, разрешить рабочим самостоятельно выбирать себе старост и так далее. Всего семь требований к хозяину и восемнадцать – к правительству. Стачка переросла в политическое выступление.

В конце концов в поселок ввели еще три пехотных батальона и шесть казачьих сотен. К 23 января стачка была подавлена, а ее организаторы арестованы, однако заставить народ вернуться к работе было еще сложно. По воспоминаниям тогдашнего владимирского губернатора Судиенко, руководившего правительственными войсками, «народ охотнее шел под арест, увещевания особых результатов не приносили…»

На судебном процессе над организаторами стачки Тимофей Саввич выступал как свидетель. Когда его вызвали для дачи показаний, он поднялся и на совершенно ровном месте, в проходе между креслами, упал и в кровь разбил нос. Из зала тут же закричали: «Это тебя Бог наказывает, кровопийца!» Большинство обвиняемых на процессе были оправданы, лишь несколько человек приговорили к трем месяцам тюрьмы и тут же, в зале суда, отпустили, поскольку они уже провели в предварительном заключении около года.

После стачки Тимофей Саввич отменил штрафы, уволил ненавистных рабочим мастеров, дал полный расчет тем, кто пожелал уйти с фабрики и… полностью отошел от управления мануфактурой. Он так и не смог за все оставшиеся ему четыре года жизни оправиться от шока и, по воспоминаниям близких, часто рассказывал, что видел во сне надвигающихся на него грязных, оборванных и злых рабочих.

А к управлению фирмой приступил, пожалуй, самый знаменитый из Морозовых – Савва Тимофеевич.

В церкви села Нестерово близ Орехово-Зуева слева от иконостаса до недавнего времени висела икона Саввы Стратилата. На бронзовой доске в нижней части иконы были слова: «Сия святая икона сооружена служащими и рабочими в вечное воспоминание безвременно скончавшегося 13 мая 1905 г. незабвенного директора правления, заведовавшего ф-ми Тов-ва Саввы Тимофеевича Морозова, неустанно стремившегося к улучшению быта трудящегося люда». Нет, бывает, конечно, что яблоко от яблони падает далековато, но чтоб его уж так далеко забросило…

Для того чтобы вступить в директорскую должность, молодому Савве Тимофеевичу (родился он в 1862 году) пришлось покинуть Кембридж, где он обучался химии после того, как с отличием окончил Московский университет. Вернувшись в родные края, Савва Тимофеевич решил обзавестись семьей и тут же отбил у своего двоюродного племянника Сергея Викуловича (сына Викулы Елисеевича, соседа по Никольскому) молодую красавицу жену, Зинаиду Григорьевну, урожденную Зимину. И для семьи Морозовых, и для семьи Зиминых развод Зинаиды и женитьба Саввы на разведенной были страшным позором. Отец Зины (на самом деле ее звали Зиновией, на светский манер она нарекла себя сама) говорил дочери: «Мне бы, дочка, легче в гробу тебя видеть, чем такой позор терпеть».