Читать онлайн «Менделеев». Страница 26

Не найдя вовсе в спиритизме «пути, который вел ко всякому прогрессу в физических науках». Дмитрий Иванович пишет: «Думалось, однако, что помимо вздора есть в медиумизме и что-нибудь действительно заслуживающее научного интереса. Ныне убеждаемся, что только один транс медиумов (если он непритворен), как особый вид нервного состояния, может быть предметом изучения, да и то со стороны врачей-психиатров».

В конце-концов в последний протокол комиссией было записано: «Члены комиссии единогласно пришли к следующему заключению: спиритические явления происходят от бессознательных движений или от сознательного обмана, а спиритическое учение есть суеверие». Ярый противник всяческого суеверия, работник точной, опытной науки, Дмитрий Иванович на первой странице изданных им «Материалов для суждения о спиритизме» написал: «Сумма, которая может быть выручена от продажи этой книги, назначается на устройство аэростата и вообще на изучение метеорологических явлений верхних слоев атмосферы».

В предисловии он продолжает эту мысль: «Хочется получить возможность выполнить заветное желание — побывать выше облаков, внести и туда измерительные приборы. Меня тянет теперь в те места».

Дмитрий Иванович всегда и всюду стремился внести измерительные приборы, не только выше облаков, но и в такое земное дело, как шарлатанство медиумов, и даже его повернуть в пользу науки, собрав на легковерии и увлечении публики «налог» на нужды метеорологии.

Надо полагать в одном был прав профессор-спирит Н. П. Вагнер — упрекая Д. И. Менделеева в «априорном скептицизме». Правда, в данном случае «априорный», т. е. доопытный, характер его суждений о спиритизме опирался на огромный опыт естественника, исключавший представления о потусторонних мирах, и отсюда был с самого начала апостериорным. Но химик Бутлеров, однако, принадлежал к числу защитников спиритизма, естественные науки, двигателем которых он был также как и Менделеев, не спасли его от суеверий. Резкая разница убеждений в этом вопросе двух представителей одной науки, одной эпохи может стать в значительной мере понятной из того факта, что Бутлеров был дворянином и крупным казанским помещиком, принадлежа таким образом по происхождению, связям и с детства усвоенной идеологии к верхушке правящего класса и невольно разделяя его предчувствия грядущих катастроф, ощущение бренности преходящего бытия, искал потусторонней опоры колеблющемуся реальному миру. В то же время Менделеев, типичный разночинец, с детства крепко ощущал тот же мир, как нечто подлежащее трудовому овладению, крайне суровое, но подлинное, доступное лишь действию явных материальных сил, глухое к мистическим абракадабрам, никак в них не нуждающееся. Материализм Менделеева покоился на бодром самосознании подымающихся трудовых масс, связанных тогда в интеллигентской своей прослойке, с растущим и крепнущим классом молодой буржуазии.

Можно было бы удивляться лишь одному — что Дмитрий Иванович не пожалел дорогого времени на девятнадцать заседаний и довел до конца все это дело. Но надо помнить, что спиритическая мода, превращаясь в эпидемию, захватывающую научную среду, становилась реальной угрозой на фронте и без того неокрепшей тогдашней русской культуры. Отдавая свое время на борьбу с ней, Менделеев несомненно сознательно бросил себя на слабый участок общего фронта борьбы с российским невежеством, бессменным солдатом которой оставался он всю жизнь, как педагог, деятель, публицист и ученый.

Вопросы спиритизма растянулись на целый год, а год этот 1875-й оказался для признания в мировой науке значения «Периодического закона» решающим.

В сентябре, во время очередного заседания Парижской Академии наук, знаменитый химик Вюрц, от имени своего ученика и сотрудника Лекока де Буабодрана, предложил вскрыть конверт, сданный им на хранение в Академию наук около месяца назад. Конверт был вскрыт и из заметки, находящейся в нем, выяснилось, что: 27 августа 1875 г. между 3–4 часами пополудни Лекок де Буабодран путем спектрального анализа обнаружил в цинковой обманке из каменоломни Пьерефит в Пиренеях новый, неизвестный элемент, дающий ярко-фиолетовую линию, не принадлежащую до сих пор ни одному элементу. По мере очищения цинковой обманки линия делалась все интенсивнее. Лекок де Буабодран назвал этот неизвестный элемент галлием. Сообщение это вызвало большой интерес в кругах химиков, присутствовавших на заседании и узнавших о нем из печати.

Дмитрий Иванович узнал о новом элементе из присланных ему протоколов Парижской Академии. И уже в ноябре 1875 г. он сообщает в Академию свое предположение, о том, что найденный галлий тождествен с предсказанным им эка-алюминием. Первые исследования 6 добытых центиграммов галлия дали результаты, далекие от его предсказания, но Дмитрий Иванович твердо стоял на своем, считая, что разногласия получились оттого, что исследователь не довел до конца очистку элемента. И действительно, в декабре 1876 г. появилось сообщение о том, что при окончательном исследовании установлено тождество предсказанного Менделеевым эка-алюминия и открытого Лекоком де Буабодраном галлия.

Открытие это сразу же доказало скептикам всю правильность и важность периодического закона и повело за собой признание мировой науки, до этого времени относившейся к работе Менделеева с излишней осторожностью.

Это, несколько запоздалое признание повлияло и на русских бюрократов. Правительство стало прислушиваться к голосу своего ученого, вспомнили его сельскохозяйственные опыты, кое-какие публицистические выступления и главным образом поездки, на бакинские промыслы и Парижскую выставку, результатом которой явилась обширная монография: «Обзор Парижской Всемирной выставки 1867 г.». Авторитет Менделеева в технологии казалось тоже увеличился от признании периодического закона мировой наукой. Во всяком случае министерство финансов предложило Дмитрию Ивановичу посетить Всемирную выставку, открывавшуюся в 1876 г. в Филадельфии, и ознакомиться с состоянием нефтяной промышленности в штате Пенсильвания. Предложение это было Дмитрием Ивановичем принято. Результаты этого путешествия он описал в изданной после поездки книге.

Наблюдательный и любознательный турист Дмитрий Иванович успевал замечать и записывать все, начиная с проходимых широт, долгот, температуры воздуха, количества оборотов пароходного винта до игр, которыми развлекались на палубе пассажиры. «Нам пришлось ехать на пароходе «Лабрадор», капитан Санглие. Плата за проезд в первом классе туда и обратно, от Парижа до Нью-Йорка, 1050 франков сравнительно невелика, так как пароходы этой компании представляют всевозможный комфорт, доступный на морском пути. Мы были не мало удивлены, узнав, что число пассажиров, отравляющихся с «Лабрадором», было сравнительно невелико: в пером классе нас ехало всего 48 человек. Большинство ехавших направлялись в Америку по поводу выставки; были экспоненты, комиссары некоторых стран, инженеры и разные другие лица, ехавшие в Америку для ознакомления со страною, и ее производительностью. Иные возвращались в Америку. Все ехавшие были полны ожиданий видеть много интересного и поучительного, однако, в разговорах иногда слышались различного рода опасения за судьбу выставки, по поводу того промышленного кризиса, который с 1873 г, господствует в Америке. Оказывается, что в Америке торговый и промышленный застой последних лет выразился очень ясно. Это показывает тесную связь американской жизни с европейскою. Рассказывали, — и это оправдалось на месте, — что в Америке недостаток работы выразился за последнее время значительным понижением заработной платы и особенно ясно уменьшением эмиграции в Америку».