Читать онлайн «Десять прогулок по Васильевскому». Страница 37

Такими и были наши василеостровские немки: аккуратными, бережливыми, трудолюбивыми, прекрасными женами и прекрасными матерями.

Что касается дочерей Софьи Карловны, то, по словам Лескова, в них было на что любоваться. И, вообще, по убеждению автора «Островитян», «… если не гнаться за легкостью построения рук и ног, да не требовать от каждого лица особого выражения, то, едва ли, где-нибудь в Петербурге можно набрать столько свеженьких лиц, белых плеч и хороших бюстов, сколько увидим их, находясь между добрейшими василеостровскими островитянками немецкого происхождения».

И, наконец, – лаконичный портрет ремесленника Германа Вермана, что просиживал дни в слесарной мастерской Норков:«… был старик честнейший и добрейший, хороший мастер и хороший пьяница».

Пожалуй, кроме запойного пьянства, – все это главные черты немцев, где бы ни хозяйствовали они и где бы ни селились. Конечно, всякие бывают исключения из правил: у Бахтиарова мы встречаем в «Брюхе Петербурга» опустившегося немца-мусорщика, а барон Александр Раль, придворный банкир и «король Санкт-Петербургской биржи», как известно, разорился оттого, что будучи человеком талантливым, не имел интереса к мелочной бухгалтерии, то есть не владел теми достоинствами, которым, по словам вождя пролетарской революции, русскому человеку следовало бы «учиться у немца». Обычный рядовой немец добросовестно вел свое дело, поселившись в василеостровских линиях. Был он слесарем, медником, оловянником, сапожником, портным, пуговщиком, парикмахером, аптекарем, булочником или колбасником – не имеет значения. Его предки попали на Васильевский, перенесенные через Неву с Адмиралтейской стороны, как семена цветов, подхваченные ветром петровского замысла сотворить на острове центр Петербурга. Они держались друг друга. Как свидетельствует бытописатель Петербурга XIX века А. Башуцкий, лица среднего состояния, принадлежавшие к ядру иностранной общины, всегда выступали хранителями языка и традиций. Если приезжий – немец и ремесленник, «он записывается в свой немецкий цех; имеет старшинами немцев; берет в учение мальчиков немцев; покупает товар у немцев… прошло 10, 15 лет, он мастер или содержатель заведения, или учитель школы, или управитель дома, или фабрикант… он женат на немке; детей его принимала бабка немка; они воспитываются в его законе… и ходят в немецкие школы… он преимущественно у немца покупает даже хлеб…».

Но при этом они раньше других открывали мастерские, свои вылизанные до блеска кухмистерские; до зари выпекали хлеб; их овощи, собранные здесь, на Васильевском, с немецких огородов, были безупречно притягательны для покупателей. Они жили так, как диктовало им генетическое начало. Они были добры и внимательны с теми, кто заглядывал в их мастерские и лавочки, аптеки и парикмахерские. Сюда всегда хотелось зайти и в другой раз. И это самая большая потеря для Васильевского – утрата немецкой аккуратности и обходительности в обслуживании.

Кроме Рождества и Пасхи, немцы, в том числе и василеостровские, дружно отмечали и праздники, привезенные их предками из «фатерланда». Был, например, такой праздник «Куллерберг». Отмечали его в ночь с 23 на 24 июня. Тысячи петербургских немцев-ремесленников собирались в эту ночь где-нибудь на природе. Василеостровские немцы, как правило, перебирались семьями через Тучков мост в ближайший к острову Петровский парк. Здесь всю ночь играла музыка, были танцы и пикники на траве.

А завершалось празднество неким языческим действом – прыжками через костры. На родной остров возвращались под утро, распевая фривольные песенки, похожие на ту, что запомнилась Лескову:

Сколько же немцев жило на острове? В 1764 году профессор А. Л. Шлецер предложил учредить статистическую контору, которая бы среди прочих данных собирала сведения об этническом составе города. По его представлению на долю иностранцев приходилась 1/8 часть населения Петербурга 60-х годов XVIII века, где-то более 16 тысяч человек. Он не дает данных о составе немецкой колонии, но, так как она была самой многочисленной и сосредоточенной, в основном, на Васильевском, можно предположить, что одна пятая островитян были немцами. Сергей Шульц, автор многих публикаций по истории петербургских немцев, считает, что Васильевский в XVIII веке был немецким почти на одну треть, в XIX на одну четверть, – а перед Первой мировой его немецкая часть населения составляла 22 процента.

Но, наверное, имеет смысл не столько выяснять истинное процентное соотношение немцев и русских, сколько говорить о той инъекции знаний, практического опыта и интеллекта, которой подвергался Петербург, открыв свои двери для иностранцев и, в частности, для великого числа немцев. Объясняя свое расположение к ним, Петр любил говорить: «Я ласкаю и стараюсь удержать у себя иностранцев для того, чтобы они (русские. – В.Б.) от них научились и перенимали их науки и искусства, следовательно, для блага государственного и для очевидной пользы моих подданных».

Пытаясь создать на Васильевском центр города, Петр открывает здесь целый ряд государственных учреждений. На очереди была и Академия наук, но, открыли ее не на Васильевском, а на Петербургской стороне в доме бывшего вице-канцлера Шафирова. Затем Академию перевели на Стрелку острова, где она и размещалась поначалу в Кунсткамере и в бывшем дворце царицы Прасковьи Федоровны, а затем – в построенном к 1789 году Джакомо Кваренги монументальном трехэтажном здании, знакомом ныне каждому петербуржцу.

Первые годы своего существования Академия была составлена исключительно из иностранцев. Из 16 ее членов 14 были немцами, а возглавил Академию лейб-медик, доверенное лицо царской фамилии Лаврентий Блюментрост. При Анне Иоанновне преемниками его стали Г. Кейзерлинг и И. Корф. Елизавета Петровна, правда, дарует должность президента Академии восемнадцатилетнему брату своего морганатического супруга К. Разумовскому, но руководство Академией долгие годы продолжает осуществляться Канцелярией, во главе которой стоит И. Шумахер.

Известны перипетии борьбы, которая велась русскими членами Академии Андреем Нартовым и Михаилом Ломоносовым с всевластием Шумахера, а заодно и засилием немцев. Ломоносов был прав, требуя ускорить подготовку для Академии русских научных кадров. Но не следует, все-таки, подобно многим советским историкам, трактовать этот конфликт, как некое жесткое столкновение передовой русской науки и реакционной немецкой части Академии.

В книге Лидии Семеновой «Быт и население Санкт-Петербурга (XVIII век)» убедительно доказано, что тот же «реакционер», академик Г. Ф. Миллер, против которого, в частности, и выступал Ломоносов, был практически одним из родоначальников русской историографии. Его труды по истории Сибири – это огромный документальный материал, собранный Миллером во время экспедиции в Сибирь. Он же «положил начало публикации важнейших источников по русской истории».