Читать онлайн «Грановский». Страница 30

Практическую пользу истории можно понимать в двух смыслах: 1) знание истории, исторических ситуаций и решений деятелей прошлого дает основание для решения подобных же современных проблем; 2) знание истории вырабатывает способность ориентации в исторических событиях, воспитывает жизненный оптимизм, поскольку показывает, что человечество выходило в конце концов из любых положений, и притом в целом, в резюмирующем ее осмыслении шло по пути прогресса.

Гегель считал, что в первом из этих смыслов история практического значения не имеет. «…Опыт и история учат, — говорил он, — что народы и правительства никогда ничему не научились из истории и не действовали согласно поучениям, которые можно было бы извлечь из нее. В каждую эпоху оказываются такие особые обстоятельства, каждая эпоха является настолько индивидуальным состоянием, что в эту эпоху необходимо и возможно принимать лишь такие решения, которые вытекают из самого этого состояния» (46, 7–8). Однако Гегель говорил это в связи с критикой «прагматической истории», ее морализующей тенденции. Он при этом не отрицал ни «интересности и жизненности» подобной рефлексии, ни значения ее «при нравственном воспитании детей, чтобы внушить им превосходные правила…» (46,7). Но и, более того, все дальнейшее его изложение (оно касается форм историографии и возникающей на ее основе философии истории) показывает, что в смысле выяснения некоторого общего понимания хода исторического процесса, общих идей об истории изучение этой последней, разумеется, имеет большое практическое значение.

Грановский же, что называется, перегибал палку и, полемизируя с Гегелем, отчасти впадал в то прямолинейное понимание пользы истории, которое было свойственно «прагматической истории» и против которого справедливо выступали Гегель и Станкевич. Такая прямолинейность в методологии приводила его к модернизации истории, к аналогиям по типу своему таким, которые вполне справедливо отвергал Гегель. Здесь Грановский утрачивал историзм или, можно сказать, впадал в вульгарный историзм. Что же касается практической пользы истории в силу ее воспитательной, ориентирующей функции, то ни Гегель, ни Грановский ее не отрицали. И потому нисколько не следовало бы Грановскому противопоставлять своего понимания гегелевскому, как это все-таки и теперь уже не перед Станкевичем в письме, а перед слушателями в университете он делал.

Курс 1846/47 учебного года Грановский начал следующими словами: «Я говорю о пользе истории. Гегель говорит, что история никогда не приносила практической пользы. Это мнение… сочинено в Германии… немцы стыдятся заглянуть назад в историю. Разумеется, немногие люди могут пользоваться уроками истории и такая польза истории была бы незначительна; но (уже)…

Цицерон называет историю magistra vitae (учительница жизни)… Ныне настало время возвратить ей снова это практическое значение; и более всего теперь обнаруживается нравственное значение истории; она преимущественно может спасти нас от малодушества во времена переходные; эта мысль уяснится при изложении времени переходного от древнего язычества к христианскому миру. И ныне жалуются на невозможность деятельности: в этом обвинении глубокое малодушие…» (18, л. 3).

Усматривая, таким образом, практическую пользу науки истории в ее нравственной пользе, в том, что она воспитывает человека в духе понимания непререкаемости прогресса общества как возрастания степени свободы, Грановский заканчивал этот курс следующим оптимистическим призывом к слушателям: «Я желал бы, чтобы лозунгом вашим было: наука просвещает, разум свободен, весело жить на свете» (18, л. 330).

В отношении современного решения этой проблемы отметим новейшее мнение, согласно которому «понятие исторического прошлого не имеет смысла вне соотнесенности его с настоящим и будущим…»; история является «лабораторией мирового социального опыта», и Гегель в связи с этим интерпретируется гораздо шире, чем это делал Грановский (см. 39, 106; 113; 107–108). Но здесь же встает и еще более спорная, остающаяся спорной до сих пор проблема методов осознания прошлого: следует ли изучать его изнутри, само по себе, с позиций того времени, или же прошлое мы исследуем с позиций настоящего, а в значительной мере — и для настоящего?

Эта методологическая проблема не была нова для Грановского, она обозначилась для него еще в Берлине, когда он слушал лекции Ранке, представителя исторического эмпиризма, т. е. методологии, по которой история должна изучаться только на основании фактов и без привнесения в это изучение каких-либо теоретических соображений, родившихся в современности, теорий, на которые опирался бы историк. Здесь нет необходимости говорить не только о том, что такая методология невыполнима, но и о том, что она делала бы историческое исследование совершенно ненужным занятием. Но надо выяснить, как отнесся к ней теперь, в более поздний период, Грановский.

Решения этой методологической проблемы, сколько-нибудь определенной концепции у Грановского нет, а есть лишь высказывания и некоторая исследовательская практика, на основании чего можно восстановить хотя бы общее понимание им проблемы. В целом теперь он усиливает свою антиэмпирическую позицию и развивает взгляд, который в современной науке называется концепцией «актуализма»: прошлое вообще может быть понято адекватно лишь из современности, из результата как развитого прошлого, принесшего свои плоды. «История по самому содержанию своему, — писал Грановский, — должна более других наук принимать в себя современные идеи. Мы не можем смотреть на прошедшее иначе, как с точки зрения настоящего. В судьбе отцов мы ищем преимущественно объяснения собственной. Каждое поколение приступает к истории с своими вопросами…» (3, 439).

Этого, конечно, недостаточно для понимания взгляда Грановского. Более того, здесь как будто и не все вяжется, согласуется. С одной стороны, Грановский утверждает, что мы прошедшее должны понимать с современной точки зрения (это и есть «актуализм»). Но, с другой стороны, и наоборот— современность мы должны понимать, исходя из прошлого — из «судьбы отцов». Так или иначе, но никакой эмпиризм для Грановского неприемлем, между прошлым и настоящим, между методами их постижения существует теснейшее взаимодействие, так сказать, взаимообмен, и нельзя постигать прошлое только имманентно, не исходя из современной теории и методов.

Некоторые дополнительные основания для понимания того, как решал эти проблемы Грановский, и, следовательно, для характеристики его эволюции в этом отношении мы находим в его практике историка. И очень важно, что в этой практике, как, впрочем, и в самой органической теории, содержится некоторое разъяснение обоих направлений мысли Грановского (и использование настоящего для объяснения прошлого, и использование прошлого для объяснения настоящего).