Читать онлайн «Святые в истории. Жития святых в новом формате. XII–XV века». Страница 20

Григорий Палама тоже не раз будет повторять, что Божественное знание пришло к нам от рыбарей и неграмотных, и говорить о простоте апостольской проповеди.

В Верии Григорий жил по особому распорядку: выходил из своей кельи только по субботам и воскресеньям для совершения Божественной литургии, а все остальное время проводил в полном уединении.

Палама учился безмолвной и сосредоточенной, как говорят монахи – «умной», Иисусовой молитве. И вскоре ему открылась тайна Божественного света, о которой в своих гимнах писал исихаст X века Симеон Новый Богослов:

Так же, как Симеон Новый Богослов, Палама был убежден, что эта светоносная реальность может быть доступна не только ему одному: «Если Господне Преображение на Фаворе – предвосхищение будущего зримого Божия явления в славе, причем апостолы удостоились видеть его телесными очами, то почему чистые сердцем не могут уже сейчас воспринять глазами души это предвосхищение, этот залог Его умного богоявления?»

Смерть матери заставила Григория отправиться в Константинополь, откуда он вернулся в Верию с двумя сестрами, которые тоже стали жить в исихастской общине. После славянского нашествия 1331 года Палама с учениками вернулся на Афон.

Но жизнь Григория Паламы изменилась с появлением в ней человека по имени Варлаам Калабрийский.

Ученый-грек Варлаам много времени прожил в Италии, где обучал греческому языку

Петрарку и Бокаччо. По своему духу это был, несомненно, человек эпохи Ренессанса – образованный, остроумный, насмешливый, проштудировавший труды Аристотеля, Платона и Евклида.

Как-то Варлаам разговорился с одним не слишком образованным афонским монахом, который, по всей видимости, пропустив теорию, своими словами поведал Варлааму о практике исихазма. Ученый-грек был изумлен простодушным невежеством старца, который не был осведомлен ни в каких науках, зато подробно объяснял, в каком положении следует держать голову или бороду на груди во время Иисусовой молитвы.

Появившись в Константинополе, Варлаам разразился на эту тему рядом остроумных сочинений, обвиняя афонских монахов в невежестве и выставляя их противниками образования.

Судя по всему, его собеседник пытался своими словами пересказать то, что понятно всем, кто сам проходил школу исихазма. Этому учил и Симеон Новый Богослов: «Сядь безмолвно и уединенно, преклони голову, закрой глаза; потише дыши, воображением смотри внутрь сердца, своди ум, то есть мысль, из головы в сердце. При дышании говори: „Господи Иисусе Христе, помилуй мя“, тихо устами или одним умом».

«Некоторые советуют внимательно следить за вдохом и выдохом и немного сдерживать дыхание, в наблюдении за ним как бы задерживая

дыханием и ум… Можно видеть, что и само собой получается при сосредоточенном внимании:.дыхание исходит и входит тихо», – рассказывал о своем опыте и Григорий Палама.

Но для Варлаама, который вряд ли когда-то пробовал сделать свой ум «неблуждающим и несмешанным…», все эти дыхательные практики казались делом совершенно непонятным и даже смешным.

В столице Византии Варлаам Калабрийский был достаточно известной, если не сказать громкой, личностью, к его мнению прислушивались многие. Варлаам был автором трудов по астрономии и логике, работал на кафедре императорского университета и какое-то время даже был игуменом одного из монастырей Константинополя.

Одно время Варлаам хвастливо пытался доказать грекам, что византийская наука далеко отстала от Европы. Но в публичном диспуте с греческим писателем и богословом Никифором Григорой он был уличен в невежестве и посрамлен, после чего «от смущения и позора» на время удалился в Фессалоники.

И теперь Варлаам снова появился в Константинополе с новой и такой выигрышной для публичных выступлений темой. В богословских кругах у Варлаама Калабрийского сразу же появились сторонники, которым давно хотелось поставить под сомнение авторитет Афона в глазах всего византийского общества.

Григорий Палама встал на защиту афонских подвижников и сначала попытался переубедить Варлаама частным образом, обращаясь к его здравому смыслу. Как можно рассуждать о том, чего сам никогда не испытал? И какое право имеет говорить о молитве и об исихазме человек, который даже не переступал порога этой «школы»?

Суждения Варлаама поневоле оглупляли афонских монахов в глазах интеллектуалов. На Афоне никто не отрицал необходимость науки и просвещения, «внешние знания» считались необходимой ступенькой для познания истины.

Вспомним еще раз о мысли, которую сформулировал Григорий Палама: «Занятия эти хороши для упражнения остроты душевного ока, но упорствовать в них до старости дурно. Хорошо, если, в меру поупражнявшись, человек направляет старания на величайшие и непреходящие предметы…» В одной из его работ встречается запоминающийся образ: человек должен вырастить в себе «цветок просвещения, от которого, словно благоухание… приходит познание Божественных тайн».

Для монахов-исихастов молитва не только не отрицает важность человеческого знания, но помогает ему обрести новое качество, просвещает ум. «Божественный свет является и умным… он, входя в разумные души, освобождает их от случайного незнания, приводя их от многих правдоподобий к единому и цельному знанию», – пишет Григорий Палама.

Но Варлаам Калабрийский, попав в центр всеобщего внимания, разошелся не на шутку. Он написал несколько богословских сочинений, в которых изложил собственные соображения по поводу Божественного света. В них Варлаам называет зрелище, открывшееся апостолам на Фаворе, неким символическим светом, который может то возникать, то исчезать.

Григорий Палама, напротив, был убежден в нетварности (несотворенности) и извечности Божественного света, который «несет в себе достоинство будущего Второго Пришествия Христа, и именно он будет непрестанно озарять достойных в бесконечные веки».

Письменный спор Григория Паламы с Варлаамом продолжался шесть лет, с 1335 по 1341 год, и расколол византийских интеллектуалов на три партии – «паламитов», «варлаамитов» и «умеренных».

Последних было большинство, и всех волновало, за кем все-таки будет признана истина. Ученый спор о Божественной сущности и Божественной энергии на самом деле должен был разрешить вопрос о силе молитвы и благодати.