Читать онлайн «Химия». Страница 40

Тюрьме свойственно мачистское понимание сексуальности. Очень важным является распределение ролей. Мужчина должен доминировать, женщина — получать удовольствие лишь от подчинения и исполнения желаний мужчины. Публичный активный гомосексуализм хоть и может вызвать ироничное отношение окружающих, но не является поводом для экскоммуникации. В то же время, мужчина, совершающий действия, направленные на доставление удовольствия женщине, теряет уважение своих собратьев. Куннилингус приравнивается к опыту пассивного гомосексуализма, а заключенного, который случайно проговорился о нем и не смог перевести разговор в шутку, может ожидать инициация в касту «обиженных».

«Нечистыми» считаются не половые контакты между мужчинами как таковые, а именно отказ от активной роли, от доминирования. Этот аспект отличает тюремное понимание гомосексуализма и тюремную гомофобию от распространенной в обществе религиозной гомофобии, не делающей разницы между активным и пассивным «содомитом».

В этом отношении показателен популярный тюремный анекдот:

«Зек ебет петуха на параше. Другой зек заглядывает и говорит: „ну что ебешь — это ладно, ты объясни босоте, зачем ты ему хуй дрочишь?“ Первый пару секунд обескураженно молчит, а потом отвечает „а я-то думал, что это я его проткнул“».

Согласно бытующему в тюрьме представлению, секс не является позорным лишь тогда, когда он сопряжен с насилием. «Проткнуть», причинить боль или травмировать — это даже почетно, но осознанно доставлять удовольствие партнеру — табу.

Новичкам часто задают каверзный вопрос: «ты ебался?». Правильный ответ на него: «я не ебался, я ебал, ебутся только телки». Не только пассивность, но и равноправие в сексе является недопустимым. В зонах общего и усиленного режима и особенно в колониях для несовершеннолетних неправильный ответ на подобный вопрос может закончиться «обиженкой», на строгом режиме отношение к таким вещам более лояльное. Это подтверждает высказанный выше тезис о том, что деформирование личности тюрьмой далеко не всегда сопряжено с длительным пребыванием в заключении. Тюрьма лишь взращивает комплексы, семена которых уже посеяны «нормальным» обществом. Вспоминается расхожий сюжет из области черного юмора: жертвы крушения, оказавшиеся на необитаемом острове, начинают заниматься каннибализмом в первые же часы, и спасательный корабль на следующее утро застает лишь обглоданные трупы.

Как правило, посвящение в «петухи» происходит не через изнасилование, а через символическй контакт с мочой, фекалиями или спермой. Все, что так или иначе соприкасается с человеческими выделениями, считается «нечистым», при этом ритуальная «нечистота» не смывается, испачканную вещь нельзя отстирать. Именно этим формально и объясняется ярое неприятие куннилингуса: мужской рот при контакте с женскими гениталиями опосредованно контактирует со спермой. Так же обосновывается запрет целовать женщину, вступающую в оральные контакты с мужчинами: ее рот считается оскверненным. С такой женщиной нельзя пить из одной чашки и есть из одной посуды. Хоть и в смягченной форме, на нее распространяются те же ограничения, что и на «петухов». Все эти запреты уже не имеют никакой прямой связи с гигиеной. На их примере можно отследить, как определенные правила общежития ритуализируются и превращаются в квазирелигию. Первоначально повышенная брезгливость в местах лишения свободы была вполне обоснована: перенаселенность, эпидемии, вши, люди с разными взглядами на личную гигиену. Но гигиена уже вышла из сугубо материальной сферы в сферу сакральную, иногда успешно конкурируя с «настоящими» религиями. Нечистота становится ритуальной, символической, примерно как в иудаизме и исламе. Известна проблема с оправлением религиозных обрядов в некоторых зонах: если для всех заключенных, включая «обиженных» используется общая чаша для причастия, то она, как и все, кто из нее пьет, оказывается «законтаченной». Священники оказываются перед выбором: или нарушить обряд и выделить «обиженным» отдельную чашу, или заставить заключенных нарушить внутреннее табу. Впрочем, до этого обычно не доходит, теологическое противоречие решается банальным насилием: набожные зеки в жесткой форме запрещают своим «обиженным» единоверцам посещать обряд причастия.

Под «обиженными», «опущенными» или «петухами» понимают низшую касту заключенных, проживающих в отдельных помещениях и ассоциирующихся с пассивным гомосексуализмом. В сексуальные контакты вступают далеко не все из них и почти всегда за вознаграждение. Заниматься сексом бесплатно, вроде как «по любви», для большинства зеков неприемлемо. Положение обиженных чем-то напоминает варну «неприкасаемых» в традиционном индийском обществе. С ними нельзя контактировать, к ним нельзя дотрагиваться (исключение — половой акт), с ними нельзя делить посуду и прочие предметы быта. Если в следственном изоляторе «обиженный» окажется в камере с обычными зеками, он, как правило, спит на полу, чтобы не «законтачить» нару. В то же время, «с обиженного нет спроса», на него не распространяется большинство законов и ограничений, которым вынуждены следовать остальные зеки. Его могут побить за обман или предательство, но, находясь в самом низу социальной пирамиды, он не рискует ничем кроме своего тела. У него нет статуса, его имущество может быть использовано лишь другими «обиженными», он не может оказаться в положении худшем, чем уже находится.

Традиционной работой для парий является уборка туалетов, предзонников (территории возле забора), иногда — административных помещений. Но их изоляция часто бывает относительной. В безвыходной ситуации «петуха» можно использовать как курьера. Если он обладает специфическими навыками (починка запрещенной техники или же приготовление спиртных напитков) — к нему будут обращаться независимо от статуса. Экскоммуникация «обиженных» очень относительна, что заставляет нас в очередной раз вспомнить о религиях: точно так же иудеи находят сотни способов поработать в субботу, невзирая на шаббат; мусульмане хитрят, чтобы выторговать себе право на употребление вина; христиане ищут уловки, позволяющие смягчить диету во время поста; буддисты извиняются перед убитыми животными, чтобы есть мясо без угрызений совести.

Разумеется, разговор о сексуальности в тюрьмах был бы неполным без упоминания заключенных женщин. Их гораздо меньше, чем мужчин (соотношение примерно один к десяти), и поэтому социальная структура женских зон развита гораздо слабее. У них нет столь жесткой иерархии, нет столь жесткого и принципиального антагонизма с администрацией. Женские зоны всегда являются «красными», т. е. полностью подконтрольными официальной власти. Вопросы, связанные с криминальным миром, так или иначе, решаются при участии заключенных мужчин, к которым обращаются в исключительных случаях (с появлением мобильных телефонов процесс коммуникации существенно упростился, раньше все общение шло посредством тайной переписки, что гораздо труднее).