Читать онлайн «История куртизанок». Страница 14

Его отец, Патриций, был язычником, представителем гражданской аристократии в городе Тагасте на севере Африки (территория нынешнего Алжира). Он вел достойную жизнь, но неизменно испытывал недостаток в средствах, а потому вместе со своей женой Моникой постоянно был озабочен оплатой обучения их сына Августина — лучшего ученика городской грамматической школы, чья склонность к усвоению знаний намного превосходила способности его брата, Навигия, и сестры, которую звали Перпетуа.

В 371 г., проучившись год на окраине империи и потратив еще один на беспокойное ожидание того, соберет ли Патриций достаточно денег для продолжения его обучения, Августин приехал в Карфаген ради завершения образования. Для молодого ученика риторической школы и его приятелей, съехавшихся в великий город со всей Африки, Карфаген представлялся чем-то вроде кипящего котла, в котором космополитизм и разврат были неотделимы от опасности и свободы. Августин связался с так называемым демоническим братством, иначе именуемым «Эверсор» — «разрушитель» или, если дать этому названию более подходящее современное определение, «нарушитель спокойствия». Члены «братства» издевались над приезжими и учителями, подвергая их злобным розыгрышам и насмешкам. Молодой человек часто посещал театры, в основном он ходил на трагедии, чтобы со слезами избавиться от собственной печали.

Еще Августина непрестанно одолевала похоть: в семнадцать лет он был «влюблен в любовь», его глодал «тайный голод». Он стремился к любовным приключениям, а позже вспоминал о том, как «очертя голову летел навстречу любви, страстно желая попасть в расставленные ею сети»{12}. Августин был ревнив, подозрителен и боязлив, и эти качества нередко вызывали у него взрывы гнева и приводили к ссорам с приятелями. Он уже несколько месяцев так безнравственно и разнузданно проводил время, когда встретил покорную молодую Долорозу.

Именно тогда скончался Патриций, и бремя платы за учебу сына целиком легло на Монику. К тому времени Августин уже получил признание как лучший ученик, занимавшийся риторикой. Как и другие отличники из небогатых семей, он стал задумываться о выборе профессии (в его случае — о прибыльной должности в имперской юридической административной службе), а также о дальнейшем развитии своих способностей и налаживании связей, которые помогли бы ему осуществить это намерение.

Долороза вполне вписывалась в намеченный им план действий. Даже в IV в., когда полным ходом шел процесс христианизации, ученики риторических школ, как правило, заводили себе сожительниц, которых позже — когда находили подходящую для женитьбы девушку — бросали. Такое положение не смогли изменить ни столетия, ни процесс христианизации. Сожительство представляло собой долговременный союз, причем для женщины он был моногамным. Сожительницами становились либо рабыни, либо женщины, стоявшие на более низкой ступени социальной лестницы, чем их любовники, не собиравшиеся на них жениться, и такой сословный подход поддерживали отцы христианской церкви. Как учили эти святые мужи, изгнание сожительницы (и ее детей) составляло шаг к моральному совершенствованию.

Тем не менее на сожительниц нередко смотрели как на «матерей семейств», и хоть у них не было прав в рамках тех отношений, в которых они состояли, их ни в коем случае не уподобляли отбросам общества. Долороза была настолько набожной и порядочной, что недавно овдовевшая Моника без колебаний решилась на переезд к ним с Августином.

Позже Августин так писал о времени, прожитом с Долорозой: «В те годы у меня была женщина. Она не являлась моей партнершей в так называемом законном браке. Я сошелся с ней, когда меня обуревали страсти, а благоразумия не хватало»{13}. Долороза поняла и приняла такое положение вещей и потом до конца жизни хранила преданность Августину.

Нельзя не отметить, что далеко не все складывалось у них безоблачно. Их духовный мир был богат и насыщен, но вместе с тем между ними имели место серьезные религиозные расхождения. Как и Моника, Долороза неукоснительно следовала христианскому учению, поэтому принятие Августином манихейства — религиозно-философского учения, позже объявленного ересью, — должно было их серьезно беспокоить. Не меньшую важность представляла собой и другая проблема, а именно убеждение Августина в том, что он греховно похотлив и что каждый раз, уступая зову крови, он поддавался одолевающему его сексуальному искушению, в котором видел предательство собственной моральной чистоты.

После каждого полового акта его мучили угрызения совести из-за неуемной похотливости — «заразы плоти», которой он был одержим. Его страдальческие стоны и причитания огорчали и пугали Долорозу, верившую в то, что моногамные половые отношения ниспосланы человеку Господом для наслаждения. Августин же считал, что сожительство — это соглашение, заключенное мужчиной и женщиной ради удовлетворения похоти, а потому в сожительстве не следует иметь детей. Дол о роза с ним не соглашалась, по крайней мере в начале, и, скорее всего, отказывалась пользоваться противозачаточными средствами. В результате, когда Августину было девятнадцать лет, Долороза родила сына, которого назвали Адеодат, то есть «посланный Богом». Это имя пользовалось популярностью среди карфагенских христиан. Адеодат оказался незапланированным и нежеланным (как позже писал Августин) ребенком, но, как только мальчик появился на свет, он стал в семье общим любимцем.

На протяжении последующих тринадцати лет Августин, Долороза и Адеодат счастливо жили вместе. В отличие от Патриция, который изменял жене и даже не делал тайны из своих внебрачных любовных похождений, Августин хранил подруге верность, что было большим достоинством в эпоху широко распространенных мужских измен. По его словам, он встретился с Долорозой в тот период жизни, когда в нем бурлили чувства и когда его одолевало неуемное половое влечение, и, тем не менее, «она была единственной», и он «хранил ей верность».

Как и Моника, Долороза, скорее всего, не получила образования, но обладала природным умом, который помогал ей постоянно отстаивать свою позицию в противостоянии с высоким интеллектом Августина и его друзья ми-мужчинам и, дружбой с которыми он дорожил больше, чем отношениями с ней; позволял адекватно воспринимать его сетования на то, что ее сладострастие не дает ему возможности сосредоточиться на занятиях философией; примирял с его манихейством и смятением, охватывавшим его, когда он рассуждал о своем будущем; и, конечно, давал возможность совладать с проблемами, связанными с воспитанием маленького Адеодата и переездом к ним Моники.