Читать онлайн «Table-Talks на Ордынке». Страница 18

— На что жалуетесь?

— Прежде всего на дирекцию театра, сказал комик. — А потом на отсутствие репертуара.

Тот же Хенкин был болезненно ревнив к чужому сценическому успеху. Однажды кто-то рассказал ему, что в Московском цирке публике очень нравятся выступления дрессированной свиньи. Хенкин выслушал и мрачно сказал: — Рад за товарища…

В одном из городов на Кавказе играли «Отелло». В пятом акте, как и положено, мавр задушил свою супругу и задернул занавес, скрывающий альков. Потом он вышел на авансцену и произнес положенный в этом месте монолог… После чего снова открыл альков. И тут зрители увидели, что Дездемона лежит, приподняв голову с подушки, с папиросой в зубах, а к ней наклонился помощник режиссера с зажженной спичкой в руке…

Сначала в зале ахнули, потом раздался смех и даже аплодисменты… И тут, перекрывая шум, прозвучал голос с сильным восточным акцентом:

— Правильно задушил, слушай, на минуту оставить нельзя…

Режиссер Николай Павлович Акимов был человеком чрезвычайно умным и острым. В шестидесятых годах секретарем обкома партии в Ленинграде был некто Толстиков, и при его «губернаторстве» в городе была введена своя, особая цензура.

Акимова тогда спросили:

— Почему спектакли и фильмы, которые идут в Москве, запрещают к показу в Ленинграде?

— Я удивляюсь, что в Ленинграде еще принимают московские деньги, отвечал Николай Павлович.

После путешествия в Америку Акимов делился своими впечатлениями в Доме искусств. Среди заданных ему вопросов был такой:

— Где актеры живут лучше — у нас или в Америке?

Он отвечал:

— Плохие актеры живут лучше у нас, а хорошие — в Америке.

М. однажды шел с Акимовым по одной из лестниц в Театре Комедии. Там было полутемно, и М. спросил главного режиссера:

— Николай Павлович, почему у вас половина лампочек не горит?

Акимов резко повернулся к нему и сказал:

— Не я, не я разгонял Учредительное собрание.

Году эдак в шестьдесят пятом состоялся вечер памяти режиссера Таирова. Там выступал Н. П. Акимов, и он в частности сказал:

— За годы моей довольно продолжительной жизни мне удалось открыть такую закономерность: палач, как правило, живет дольше своей жертвы.

Никита Алексеевич Толстой рассказываал:

— Однажды я спросил Акимова: «Как ты думаешь, способен ли МХАТ возродиться? Из теперешнего унылого и рутинного заведения превратиться в театр живой, творческий?.. Николай Павлович мне ответил: „То есть ты спрашиваешь: может ли уха стать аквариумом?“»

Большим чувством юмора отличается актер Театра Советской Армии Иван Халецкий. В одной из бесчисленных анкет, которые ему довелось заполнять, в графе — «Есть ли у вас изобретения и рационализаторские предложения?» он написал:

«Я изобрел примус».

После чего он имел неприятное объяснение с военным начальством.

Мой приятель актер Лев Любецкий говорил:

— Все женщины делятся на две категории — «мармулеточки» и «сраматушечки».

Актер Никита Подгорный как-то был свидетелем закулисной ссоры между Михаилом Царевым и Игорем Ильинским. Они обменивались колкостями, и при этом у каждого на лацкане сияла золотая звезда Героя Труда. Подгорный прокомментировал эту злобную пикировку строкою из Лермонтова:

— И звезда с звездою говорит.

Федор Шаляпин нанял в Петербурге извозчика. Возницу крайне заинтересовала импозантная фигура великого артиста.

— Барин, а ты кто есть? Помещик?

— Нет.

— Купец?

— Нет.

— Может, ты генерал?

— Тоже нет… Я артист.

— А что же это такое — артист? — удивился извозчик.

— Ну, я пою, — пояснил Шаляпин.

— Это и я, когда пьяный, пою, — отозвался возница.

— А когда я пьяный, — задумчиво сказал Шаляпин, — Васильев поет…

(Он назвал фамилию своего дублера в труппе Мариинского театра.)

В Большом театре один сезон служил тенор Викторов, обладатель сильного голоса, но человек с неважным слухом. Его уволили. При обсуждении состава труппы на следующий сезон кто-то заметил:

— Придется все-таки взять Викторова. Мы не можем обойтись без амплуа героического тенора.

На это отозвался главный дирижер театра, В. И. Сук:

— К этому героическому тенору возьмите себе и героического дирижера, а я с ним работать не буду.

В Москве открылся «театр музыкальной драмы». Побывавши там на спектакле В. И. Сук сказал:

— Когда расходятся муж с женой, то что — семейная драма. А когда расходится оркестр с хором, то — музыкальная драма.

Известный журналист В. М. Дорошевич невзлюбил какого-то скрипача. Сочиняя рецензию о концерте, где скрипач этот должен был выступать, Дорошевич (сам на концерте не бывший) отметил:

«По обыкновению плохо играл И. Н.».

Скрипач прислал в редакцию письмо о том, что в этом концерте он участие не принимал.

В виде опровержения Дорошевич напечатал: «В нашей рецензии было ошибочно указано, что плохо играл И. Н. На сей раз играл не И. Н., а другая бездарность».

Среди музыкантов бытовало множество рассказов о знаменитом одессите Столярском, который был в свое время лучшим преподавателем игры на скрипке. Он считался одним из самых уважаемых лиц в Одессе, а музыкальная школа, где он был директором, носила его имя.

Столярский был по какому-то случаю в Москве, а в это время в Одессе решалась судьба одаренного ребенка. И вот туда пошла телеграмма:

«Поступите его в школу имени меня».

Столярский с женой сидели в ресторане. К ним очень долго не подходил официант. Наконец, он приблизился со словами:

— Знаю, знаю… Вы сейчас скажете: дайте меню…

— Почему только меню? — удивился Столярский и, указав на жену, добавил. — И ей тоже…

Столярского пригласили посетить флагманский корабль Черноморского флота — линкор «Червонна Украина». Старика водили по всему судну, угостили обедом в кают-кампании, а затем на адмиральском катере доставили к пирсу. Там Столярского ждала машина. От катера к автомобилю его почтительно вел один из офицеров. И уже усаживаясь на сидение, старик сказал провожающему:

— Я сейчас приеду домой, и жена меня спросит, где я был?.. Так что я ей должен сказать? Какой это был пароход? Грузовой или пассажирский?..

Когда Святослав Рихтер учился в Московской консерватории, всем был ясен масштаб его дарования. А потому было важно, чтобы имя его появилось на «золотой доске», где значатся самые одаренные выпускники. Но вот беда, великий пианист никак не мог сдать экзамен по марксизму-ленинизму. Он этот предмет не воспринимал. И тогда в консерватории была предпринята попытка преодолеть препятствие. Экзаменаторам загодя объяснили, что этот студент необычный и что ему надо задать самый простой вопрос.