Читать онлайн ««Все объекты разбомбили мы дотла!» Летчик-бомбардировщик вспоминает». Страница 35

— Меренков! Ты опять не протер мне лобовое стекло кабины. Все стекло загажено мухами. В воздухе не разберешь, где грязь, а где истребители противника.

Меренков, вытянувшись, молчал. Он уже привык к беспричинной ругани своего командира после каждого боевого вылета и почти не обижался на него, зная, что через час он отойдет и будет, как всегда, добрым и заботливым.

Штурман Ревуцкий и стрелок-радист Моценко лежали около самолета, ничком на траве, не в силах справиться с последствиями душевного напряжения и переживаний боевого вылета. Подхожу к ним. Они быстро встают, но на вопросы отвечают односложно, чувствуют себя подавленно.

27 июня продолжаем бомбить сосредоточение немецких войск восточнее Нежеголь и Волчанска. В первом боевом вылете ударом по скоплению танков и автомашин на окраине Белянки мы подожгли три танка и десять автомашин, а во втором вылете нанесли удар по сорока автомашинам и артиллерии в местечке Волчья, уничтожив пять автомашин и два бензовоза[68]. Пламя и черный дым от горящего бензина высоко поднялись в небо. При отходе от цели эскадрилью обстреляли две зенитных батареи противника и атаковали три Ме-109. Их атаки легко отразили наши истребители сопровождения и стрелки-радисты.

После посадки еще не остывший от воздушного боя стрелок-радист Монзин, размахивая огромными ручищами, рассказывал мне, как нас атаковывали истребители и как действовали при отражении атаки ведомые летчики и стрелки. Старший сержант Геннадий Федорович Монзин был выдающимся стрелком-радистом ведущего командирского самолета. В нем ярко проявлялись мужественность и выразительная мужская красота. Монзин не только сам отважно сражался с истребителями противника метким огнем, не подпуская их близко, но умело руководил взаимодействием стрелков-радистов и стрелков ведомых самолетов боевого порядка в процессе воздушного боя. Сигналы его огромных рук понимали все летчики и стрелки. Среди стрелков-радистов эскадрильи он имел непререкаемый авторитет, и слушались его беспрекословно. Особое внимание Монзин уделял поиску тактических приемов отражения атак истребителей противника во взаимодействии с истребителями сопровождения. Монзин учил стрелков всегда видеть весь воздушный бой в задней полусфере, а не только атакующего истребителя, сосредоточивать огонь по наиболее опасному истребителю противника, не отключаться от рации и все время информировать о положении атакующих истребителей своего командира и экипажи самолетов эскадрильи. С ним мы отработали маневр бомбардировщика для ухода из-под огня по сигналам отворотами и скольжением, и в воздушных боях нам это неоднократно удавалось.

Во время ужина раскрасневшийся Рудь радостно вспоминал, как в последнем вылете с нашей эскадрильей ушли из района боевых действий еще пять наших истребителей, и, подшучивая над летчиками второй эскадрильи, сказал:

— К боевой эскадрилье даже над линией фронта пристраиваются наши истребители, а вы их над аэродромом не можете никак пристроить к себе.

— Не выхваляйся, а то пристроятся «желтоносые» — до дома не долетишь, — с обидой ответил ему капитан Каминский.

Рудь сделался серьезным и прекратил разговор.

После ужина мы с капитаном Рябовым пошли вдоль стоянки самолетов проверить маскировку и охрану самолетов. День угасал, осветив на короткий миг верхушки деревьев. Техники, механики и мотористы лежали и спали под самолетами вповалку на моторных чехлах. Недалеко от палатки оружейниц встретили подтянутого и начищенного летчика Муратова.

— Ты опять к нашим девчонкам? — спросил адъютант Рябов.

— Конечно, только вы, товарищ капитан, не подумайте чего плохого. Я к ним, как брат.

— А ты знаешь, Муратов, что командир полка запретил всякое «братание» с оружейницами?

— Знаю.

Трудный боевой день закончился. Большинство отдыхает, но любовь живет, несмотря ни на что.

28 и 29 июня боевых задач полку не ставили. Сверху начали экономить силы авиации. В эскадрилье ремонтировали и готовили самолеты, а летный состав отдыхал под самолетами в готовности к боевому вылету. Это было короткое затишье перед грозой. Дни стояли жаркие, знойные, без ветерка.

30 июня утром началось наступление 6-й немецкой армии из района Волчанска, Щебекино. Прорвав оборону 21-й и 28-й армий, не успевших закрепиться на новых рубежах и восстановить силы после предшествующих боев, колонны танковых и механизированных немецко-фашистских соединений устремились в северо-восточном и восточном направлениях на Скородное, Чернянку и Волоконовку и 2 июля на отдельных участках вышли на реку Оскол и начали бои за переправы[69].

Части и соединения 21-й и 28-й армий, отходя с рубежа на рубеж, тоже переправлялись через Оскол. Основной задачей нашего полка с началом наступления немецких войск было уничтожение танков, артиллерии и живой силы с тем, чтобы сдержать наступление врага и тем поддержать свои войска. 30 июня командир полка поставил задачу первой и второй эскадрильям нанести бомбардировочный удар по наступающим танковым колоннам и скоплению более ста автомашин у Варваровки.

Когда летчики и штурманы проложили на картах маршрут полета к цели, а стрелки-радисты получили данные у начальника связи полка, я дал летному составу краткие предполетные указания и пошел на стоянку самолетов. Вместе со мной шел Николай Петрович Гладков.

— Я не суеверный, но чувствую, что сегодня пробиться к цели будет трудно, — сказал он.

— Ничего, Петрович, пробьемся, — ответил я.

Около моего самолета Гладков остановился.

— Ну, дружище, быть может, больше не увидимся, — сказал он.

Обнялись, и Гладков пошел. Перед тем как подняться в кабину самолета, он помахал мне рукой. В черном реглане и шлеме с очками, высокий, мощный, он вселял уверенность в победе.

Пока я надевал парашют, осматривал приборы и проверял управление, техник Крысин протер стекла в кабине штурмана и особенно тщательно вытер лобовое стекло моей кабины.

Но вот зеленая ракета метеором прочертила дугу на небе. Техник Крысин провернул винты, и я запустил моторы. Командир полка находился уже на старте, выстраивая самолеты для взлета. Взревели моторы, отпущены тормоза, и бомбардировщик рванулся вперед. Знакомая тяжесть перегрузки навалилась на тело, прижимая его к спинке. Набрав скорость, слегка поднимаю переднее колесо. Скорость самолета нарастает еще более стремительно. Перед концом аэродрома плавно отрываю самолет от земли, немного выдерживаю его на высоте отрыва и перевожу в набор высоты. Стрелок-радист докладывает:

— Шасси убралось, все в порядке. Ведомые взлетают за нами без задержек.