Читать онлайн «Полное собрание сочинений. Том 17. Март 1908 — июнь 1909». Страница 50

О том, что меньшевики, отстаивая муниципализацию, кокетничают с фабианским «муниципальным социализмом» в Европе, ясно свидетельствуют протоколы Стокгольмского съезда. «Некоторые товарищи, – говорит там Костров, – как будто в первый раз слышат о муниципальной собственности. Напомню им, что в Западной Европе есть целое направление (именно!! Костров, не желая, сказал правду!), «муниципальный социализм» (Англия)» (Протоколы, стр. 88). О том, что это «направление» есть направление крайнего оппортунизма, ни Костров, ни Ларин[35] не подумали. Социалистам-революционерам пристойно припутывать мещанское реформаторство к задачам буржуазной революции, но социал-демократам делать это, господа, не годится! Буржуазная интеллигенция на Западе (фабианцы в Англии, бернштейнианцы в Германии, бруссисты во Франции), понятно, переносит центр тяжести с вопросов государственного устройства на вопросы местного самоуправления. Перед нами стоит именно вопрос о государственном устройстве, его аграрной основе, и отстаивать здесь «муниципальный социализм» значит играть в аграрный социализм. Пусть мещане спешат «вить себе гнездышко» в спокойных муниципалитетах будущей демократической России. Задачей пролетариата является организация масс не для этой цели, а для революционной борьбы за полную демократизацию сегодня, за социалистический переворот завтра.

Нас, большевиков, часто упрекают в утопизме, фантастичности наших революционных взглядов. И особенно часто приходится слышать эти упреки именно по поводу национализации. Но именно здесь они менее всего обоснованы. Тот, кто считает национализацию «утопией», не размышляет о необходимом соответствии между размахом политических и аграрных перемен. Национализация не менее «утопична» – с точки зрения заурядного мещанина! – чем республика. И та и другая не менее утопичны, чем «крестьянская» аграрная революция, т. е. победа крестьянского восстания в капиталистической стране. Все эти перемены одинаково «трудны» в смысле повседневного спокойного развития. И крик об утопичности именно и только национализации свидетельствует прежде всего о непонимании необходимой и неразрывной связи между экономическим и политическим переворотом. Нельзя конфисковать помещичьих земель (программное требование, признаваемое как большевиками, так и меньшевиками), не уничтожив помещичьего (а вместе с тем и октябристского, нечисто помещичьего) самодержавия. И нельзя уничтожить самодержавия без революционного действия сознательных миллионных масс, без великого прилива массового геройства, готовности и умения с их стороны «штурмовать небо», как выразился К. Маркс о парижских рабочих в период Коммуны{88}. В свою очередь, этот революционный прилив немыслим без радикального уничтожения всех остатков крепостничества, которые в течение веков притесняли крестьян, в том числе всей средневековой собственности на землю, всех оков фискальной «общины», проклятой памяти правительственного «пожалования» крох и т. д., и т. д., и т. д.

По недостатку места (ведь я и так уже превысил размеры статьи, указанные мне редакцией «Пшеглонда»{89}) я опускаю содержание пятой главы моей книги («Классы и партии по прениям во II Думе об аграрном вопросе»).

Речи крестьян в Думе имеют огромное политическое значение, так как в них выражается то страстное желание избавиться от помещичьего гнета, та пламенная ненависть к средневековью, бюрократии, та стихийная, непосредственная, часто наивная и не вполне отчетливая, но в то же время бурная революционность простых крестьян, которая лучше, чем длинные рассуждения, доказывает, какая потенциальная разрушительная энергия накопилась в крестьянских массах против дворянства, помещиков и Романовых. Задачей сознательного пролетариата является беспощадное выяснение, разоблачение и устранение всех столь многочисленных мещанских обманов, якобы социалистических фраз, детски-наивных ожиданий, которые крестьяне соединяют с аграрным переворотом, но устранение их не для того, чтобы успокоить и усмирить крестьянина (как делали в обеих Думах изменники народной свободе, господа кадеты), а чтобы пробудить среди масс стальную, непоколебимую и решительную революционность. Без этой революционности, без упорной и беспощадной борьбы крестьянских масс безнадежно «утопичны» и конфискация, и республика, и всеобщее, прямое, равное и тайное избирательное право. Поэтому марксисты должны поставить вопрос ясно и определенно: два направления экономического развития России, два пути капитализма обрисовались с полной отчетливостью. Пускай все хорошенько об этом подумают. В продолжение первой революционной кампании, в течение трех лет 1905–1907 оба эти направления выяснились нам не как теоретические обобщения, не как выводы из таких-то и таких-то черт эволюции, наблюдавшейся с 1861 г. Нет, эти направления выяснились теперь для нас именно как направления, намеченные враждебными классами. Помещики и капиталисты (октябристы) вполне выяснили себе, что нет иного направления, кроме капиталистического, и что для них невозможно пойти этим путем без принудительного, ускоренного разрушения «общины», и притом именно такого разрушения, которое тождественно с… открытым ростовщическим разбоем, с «потоком и разграблением» со стороны полиции или «карательными» отрядами. Это такая «операция», на которой чрезвычайно легко сломать себе шею! А массы крестьянства в продолжение этих самых трех лет не менее отчетливо выяснили себе безнадежность всяких упований на «царя-батюшку», всяких расчетов на мирный путь и необходимость революционной борьбы для уничтожения всего средневековья вообще и всей средневековой собственности на землю в частности.

Вся пропаганда и агитация социал-демократии должна основываться на внедрении этих результатов в сознание масс, на подготовке масс к тому, чтобы они воспользовались этим опытом для как можно лучше организованного, решительного и непоколебимого нападения во второй кампании революции.

Поэтому-то глубоко реакционны речи Плеханова в Стокгольме на тему о том, что захват власти пролетариатом и крестьянством означает возрождение «народовольчества». Сам Плеханов довел себя до абсурда: у него получается «крестьянская аграрная революция» без захвата власти пролетариатом, без захвата власти крестьянством! Напротив, Каутский, в начале разрыва между большевиками и меньшевиками, явно склонявшийся на сторону последних, идейно перешел на сторону первых, признав, что лишь при «союзе пролетариата и крестьянства» возможна победа революции.