Читать онлайн «Цицианов». Страница 50

Очень непростой была ситуация и в западной части Закавказья. Здесь межгосударственные столкновения также переплетались с междоусобицами и династическими конфликтами. В 1784 году имеретинский царь Давид «ополчился» против турок, а его родственник, князь Абашидзе, предложил туркам себя в качестве претендента на престол с обещанием платить хорошую дань. Давид дважды разбил мятежного князя, который бежал к горцам, откуда продолжал свои козни[242]. В Ахалцыхском пашалыке, образованном из княжества, отторгнутого от Грузии, должность правителя была наследственной, причем пашой становился один из грузинских ренегатов (князей, принявших ислам). Их давней мечтой было создание независимого государства, и во второй половине XVIII века они были уже недалеки от цели. Появление русских войск в Грузии ставило жирный крест на их чаяниях, поскольку Тифлис получал мощную поддержку в своих намерениях вернуть утраченные земли, а Стамбул, обеспокоенный таким развитием событий, усилил внимание к этой окраине со всеми вытекающими отсюда последствиями. Поэтому ахалцыхские паши стали самыми злейшими врагами Грузии. В 1784 году русским войскам совместно с грузинскими пришлось дважды сражаться с лезгинско-турецкими отрадами на границе с пашалыком[243].

При оценке ситуации, в которой оказался П.Д. Цицианов, следует учитывать и то обстоятельство, что к моменту его приезда в Тифлис в городе еще живы были воспоминания о погроме, учиненном Ага-Магомет-ханом. Генерал Тучков, прибывший в Тифлис спустя пять лет после разгрома города, нашел там только две проезжие улицы: остальные еще не были расчищены от развалин домов. От царского дворца остались только ворота[244]. Нашествие Ага-Магомет-хана было сильнейшим потрясением для всего Закавказья. Неслыханная жестокость этого владыки надолго деморализовала жителей края. Каждый слух о движении персидских войск порождал панику, гасить которую оказывалось крайне трудно. О психологической травме 1795 года красноречиво свидетельствует то, что пять лет спустя появление на границе Грузии ничтожного по местным меркам персидского отряда (6—10 тысяч человек без артиллерии) привело к такой панике в Тифлисе и его окрестностях, что потребовались чрезвычайные меры для успокоения обезумевшего от страха населения[245]. В 1804 году ситуация повторилась. Даже русские чиновники, поддавшись общему порыву, принялись прятать документы из присутственных мест. Цицианов отнесся к такому поступку с пониманием, которого трудно было ждать от тех, кто не представлял изощренных зверств воинства под предводительством шаха-садиота.

Итог политики Екатерины II в отношении Грузии можно определить следующим образом: обещания защиты от внешней угрозы не выполнялись с трагическими последствиями для христиан Закавказья. Разумеется, это не было проявлением чьей-то злой воли. Империя переоценила свои возможности и явно недооценила трудности на пути претворения в жизнь грандиозных геополитических планов.

Павел I занял более решительную и последовательную позицию в отношении Грузии, хотя до самого начала 1798 года находившийся в Петербурге князь Чавчавадзе не мог получить внятного ответа на просьбу решить вопрос о дальнейших отношениях двух государств. 31 декабря 1797 года после нескольких месяцев ожиданий Чавчавадзе написал императору: «Угодно ли тебе, великий государь, сдержать оный трактат по прежнему в своей силе и угодно ли будет дать царю моему, приведенному обязательствами того трактата в теснейшие обстоятельства, обещанную оным помощь? Или до времени по каким ни есть причинам того сделать не можно? Удостой расторгнуть недоумение мое и ожидание всей Грузии, дабы царь мой и народ его, оставаясь в недоумении, обетами того священного трактата не были доведены до совершенной гибели».

В инструкции послам, отправленным в Петербург осенью 1799 года, Георгий XII соглашался на то, чтобы Грузия утратила статус самостоятельного государства: «Царство и владение мое отдайте непреложно и по христианской правде и поставьте его не под покровительство Императорского Всероссийского престола, но отдайте в полную его власть и на полное его попечение, так чтобы царство Грузинское было бы в Империи Российской на том же положении, каким пользуются прочие провинции России». Георгий просил, чтобы Павел I «обнадежил» его письменным обязательством, «что достоинство царское не будет отнято у дома моего, но что оно будет передаваться из рода в род, как при предках моих». Это положение можно трактовать как желание главы Грузии быть наследственным наместником в новом владении Романовых или как стремление гарантировать всему своему роду материальное обеспечение и подобающие почести. По некоторым сведениям, Павел I собирался сделать Грузию местом пребывания кавалеров Мальтийского ордена и назначить царевича Давида гроссмейстером ордена[246].

Русские войска в третий раз двинулись в Грузию по призыву ее правителей. В Тифлис в роли полномочного представителя русского двора (тогда говорили — министра) отправился действительный статский советник П.И. Коваленский. Главнокомандующим в Грузии назначили генерал-лейтенанта Карла Федоровича фон Кнорринга. Тучков в своих воспоминаниях писал о подготовке к этому походу. Получив приказ о походе в Грузию, он поехал к Кноррингу, «чтоб объяснить ему… что он лучший полк своего войска расстраивает походом через Кавказский хребет, сыпучими снегами покрытый, и притом в средине зимы, когда вовсе нет никакого сообщения… Генерал Кнорринг упредил мое намерение, сказав мне, что крайне сожалеет о том, что полк мой должен будет много претерпеть от столь трудного похода, что он, дабы отложить поход до весны, о том, все что мог, писал к императору Павлу I, и вот что получил в ответ. Тут показал он мне его рескрипт. Государь пишет к нему следующие слова: "Вы говорите мне о невозможностях, я их знаю; но измеряю оные усердием войск моих ко мне, а они должны измерять свои заслуги по мере моей признательности и щедрот. Генерал Растопчин объяснит вам о том подробнее". Отношение генерала Растопчина содержало именем государя обещание наград за этот трудный поход как для высших чинов, так и для нижних. Награды разделены были на степени и для высших чиновников состояли в недвижимом имении, чинах и орденах с указанием количества имения, степени чинов и орденов. Для генералов были определены все сии три награды, о которых по справедливости можно было сказать, что они были в полной мере достойны не только щедрого, но даже расточительного характера императора Павла I»[247].