Читать онлайн «Стратегии счастливых пар». Страница 89

Даже псевдоним «Антон Крайний» недвусмысленно характеризует стремление Зинаиды Гиппиус к максимуму, к полной победе собственных принципов, любой ценой. Ведя жертву по лабиринту искушений, она старалась привить им общую с мужем веру – шаг за шагом, неотступно и неотвратимо. Мужской псевдоним согласуется и с ее любовью к мужской одежде – все вместе это свидетельствует о ее желании вступить на мужскую тропу, состязаться с лучшими мужскими умами, в этом также можно увидеть проявление ее развитого с детства гомоэротического начала. К слову, биографы упоминают и о ее любовном романе с женщиной, до конца не доказанном, но и окончательно не опровергнутом. Во всяком случае, все экстравагантные истории об этой женщине говорят об одном: она была способна на все! Кажется, она желала не столько любви, сколько признания; и вряд ли нашелся бы в России того времени еще один такой же сильный и честолюбивый молодой интеллектуал, как Дмитрий Мережковский. Зеленоглазая фурия использовала свою женственность по прямому назначению – для обезоруживания мужчин-противников и притягивания мужчины-партнера. В паре она была той могучей пробивной силой, которая заставляла окружающих не просто принимать во внимание ее авторитет, а покоряться ему. И это был авторитет волкодава, который могучим ударом сбивает волчьего вожака, а затем с невозмутимостью зверя рвет ему горло. Литературный мир не мог не покоряться ее ненасытной воле, принципы же утверждал интеллигентный и до мозга костей аристократичный Мережковский. При мягкости и слабости его характера она была ему необходима и всегда оказывалась великолепной в своем женском торжестве; он же нужен был ей еще больше в силу того, что общество конца XIX – начала XX века никогда не смирилось бы с тем, что женщина утверждала и навязывала ему принципы.

Неслучайно наблюдательные критики отмечали, что в организованном ими литературном салоне ее воспринимали «лишь как тень знаменитого мужа». Но она стремилась быть больше чем тенью – ее мучила тоска по самореализации, ей хотелось стать признанной, самостоятельной фигурой, агентом влияния в культуре если не всемирного масштаба, то, по меньшей мере, уровня мужа! И она добилась своего, конечно не без помощи своего друга жизни. Но так или иначе, они замечательно дополняли друг друга, как пазлы, создающие ясную картину только в случае правильного соединения.

И признание Зинаиды Гиппиус как художника слова свершилось вовсе не в силу того, что она каким-то сказочным образом вписалась со своими «электрическими рифмами» в новое литературное течение. Нет, это была дань ее воле, напористости и усердию, подкрепленными как раз могущественной фигурой мужа. Зато позже, пройдя с ним сквозь годы, именно она не раз подставит плечо слабеющему физически и теряющему уверенность Мережковскому – и это тоже проявление невероятного, почти абсурдного симбиоза характеров. Спокойная, без лишних эмоций, оценка их совместных усилий делает более понятой картину сближения этого, по выражению Андрея Белого, «маленького человека с бледным, белым лицом и большими, брошенными вдаль глазами…», и высокомерной, нетерпимой к людям женщины с завышенной самооценкой и невыносимой страстью экспериментировать над людьми.

Их роднило прежде всего стремление к необъятному, стремление сделать больше, сотворить лучше, проникновеннее. Он стремился возродить духовность, но не в ее первозданном виде, а в обновленной, приближающейся к гармонии ипостаси. Она вознамерилась диктовать литературную моду, стать ни много ни мало законодательницей в этой области. Заведомо завышенные планки – это жизненный почерк Мережковского и Гиппиус, их семейная стратегия. Но парадокс этого союза в том, что даже если каждый в одиночку смог бы преуспеть, то пройти по жизни такой триумфальной поступью, как это удалось им сделать вместе, даже несмотря на темные пятна, что присутствовали в их отношениях, поодиночке было бы немыслимо. Такое совершают лишь вдвоем, так восстает против действительности только окрыленная пара, в которой каждый поддерживает другого, даря миг парения в потоке возбужденного любовью воздуха.

Как и его, наверное, самый любимый герой – Леонардо, Дмитрий Мережковский работал до своего смертного часа, как обычно, не останавливаясь и не оглядываясь. Так же как и этот исторический персонаж, он был истощен; его дух был иссушен, как некогда обильный источник, высохший под безжалостными лучами солнца. Андрей Белый дал довольно точную, хотя и несколько едкую картину достижений Мережковского: «…не до конца большой художник, не до конца проницательный критик, не до конца богослов, не до конца историк, не до конца философ». И все же наш герой, как никто другой из своих современников, пронес сквозь непростую жизнь свою формулу, изложенную однажды устами Леонардо, выдающегося мыслителя, на которого он тайно равнялся: «Великая любовь есть дочь великого познания».

Хотя женская миссия «блистательной подруги гения» довольно противоречива, Зинаида Гиппиус все же безотчетно двигалась к ней. Ключевым моментом тут стала кропотливая работа над биографией Мережковского после его смерти. И хотя женщине не хватало размеренности и сосредоточенности мужа (а кроме того, на нее неумолимым грузом давила опустошенность и духовное одиночество), в этом последнем акте жизни проступало желание доказать таким способом, что она прошла свой жизненный путь с выдающимся человеком. Конечно, в глубинах ее надломленной души теплилась еще и боль за себя, за оставленную собой информацию, но и оставшаяся неоконченной биография Мережковского, и постоянные, почти болезненные повторения, что в течение «пятидесяти двух лет она ни дня не расставалась с мужем», и многое другое в поступках Гиппиус свидетельствовало о том, что она жила в нем как его часть и при всей своей фантастической твердости она жаждала оставаться в нем навсегда. И после смерти.

Протянув после смерти мужа еще почти четыре тоскливых года, она угасла, кажется с радостью приняв окончание своей миссии. Зинаида погребена в той же могиле, что Дмитрий, она соединилась с ним навечно…

Он – выдающийся философ, безжалостно терзавший склонные к рутине головы и доносивший свои идеи посредством литературы; она – признанная писательница, мужественный апологет новой женской идеологии XX века. Оба – самодостаточные, целеустремленные, пламенные, обаятельные и… невыносимые. Оба изрядно потрепали изнеженную мораль, известив о приходе в мир новой, возможно, не идеальной для развития человека философии, но привлекательной формы бытия без ограничений, основанной на неслыханных претензиях на свободу. В действительности этот в высшей степени парадоксальный союз никогда не мог бы претендовать на определение «счастливый». Если бы не несколько «но».