Читать онлайн «Среди красных вождей». Страница 56

Но вот мандат был подписан. Мой уполномоченный уезжал навстречу всяким случайностям… Некоторые из них были и расстреляны по ту сторону фронта, главным образом, в Польше, где их принимали за шпионов… Впрочем, может быть, и не потому, а просто у людей не было достаточно средств, чтобы выкупиться, ибо контрабандная торговля в Польше была как бы узаконенным явлением и пользовалась даже почетом. Так, некоторые из возвращавшихся с польского фронта, привозившие большими количествами товары, рассказывали мне, что контрабандное дело было там хорошо поставлено благодаря продажности властей, что подкупленные жандармы — даже жандармские офицеры в чине полковника, — взяв крупную взятку, сами сопровождали контрабандные товары до нашего фронта, гарантируя своим присутствием безопасность и контрабандисту, и привозимым им товарам. Ибо никто из пограничных чинов не смел осматривать провозимые обозы с товарами, раз при них находился высокий чин, свидетельствовавший, что обозы идут для надобностей жандармского ведомства. Но взятки были очень высоки.

Вначале моя «внешняя» торговля шла сравнительно слабо: контрабанда доставлялась враз по нескольку десятков пудов. Но постепенно товары шли все большими и большими партиями и наконец стали приходить вагонами… Не буду уж подробно описывать, но лишь упомяну, что такой успех, конечно, не мог не вызвать обычной зависти, а следовательно, и противодействия…

Но к интригам и всякого рода вставлениям палок в колеса я уже привык — ведь это было обычное явление. Но меня глубоко огорчала дальнейшая судьба добываемых с такими жертвами товаров. По правилу, все приобретаемые мною как народным комиссаром внешней торговли товары должны были распределяться по заинтересованным ведомствам: так, медикаменты я должен был передавать наркомздраву, съестные припасы — наркопроду, топоры и пилы — главлесу и т. д. И едва я передал в первый раз медикаменты заведующему центральным аптечным складом наркомздрава, как через несколько же дней на Сухаревке, где до того нельзя было достать этих товаров, вдруг в изобилии появились термометры (тех же марок, которые были доставлены моим агентом), аспирин, пирамидон и пр., которые к тому же продавались по ценам значительно более низким, чем мы их купили… Это объясняется тем, что с центрального склада товары, вместо того чтобы идти по больницам, просачивались к спекулянтам на Сухаревку. То же было и с продуктами, топорами, пилами и другим.

Словом, я в качестве «всероссийского купца» (монополия торговли!) закупал товары для надобностей государства, а их организованно воровали и за гроши сбывали спекулянтам… Я работал в интересах казнокрадов!..

Организуя контрабандную торговлю в государственном масштабе, я вскоре привлек к этому делу и наши кооперативные организации. В то оголтелое время они в качестве беспартийных организаций находились у советского правительства не только в загоне, но и под большим подозрением в контрреволюционности. Никто не хотел иметь с ними дела. А между тем они представляли собой стойко организованные деловые общества с выработанными и установившимися в течение долгого ряда лет коммерческими приемами и навыками. А кроме того, как организации беспартийные, не входящие в ряды казенных учреждений советской власти, они в глазах иностранных правительств, бойкотировавших всякие советские казенные институции, пользовались не только терпимостью, но даже и поощрением[42], почему их агенты даже в период блокады имели возможность легально, по советским паспортам проникать за границу.

Естественно, что я в качестве «министра от контрабанды» не мог не заинтересоваться этими обществами, которые, как я выше говорил, находились под сильным подозрением и в загоне, а потому фактически ничего не могли делать, не имея к тому же и денег или не имея возможности ими пользоваться и вынужденные их скрывать. Когда я заговорил о моих видах на эти общества с Красиным, он ответил мне, что в принципе я, конечно, прав, но что кооперации не в милости и что вовлечение их в дело может принести мне лично немало неприятностей. Тем не менее я решил в конце концов войти с ними в сношения…

— Ну, что ж, попробуй, конечно, — сказал Красин, сообщивший мне, что эти общества объединены в две центральные организации под сокращенными названиями Центросекция и Центросоюз и что во главе первой стоит Лежава.

— Ты помнишь Лежаву? — спросил меня Красин. — Он пришел в наше время в ссылку в Сибирь по делу Марка Андреевича Натансона, т. е. по делу народоправцев[43]. Ну, так этот самый Лежава и является председателем Центросекции… Я ему позвоню и скажу, что ты имеешь на него виды и какие именно…

Хотя Андрей Матвеевич Лежава и представляет собою полное ничтожество, но остановлюсь несколько подольше на нем, так как, характеризуя его, советская история рисует довольно характерную картину того, как люди низкопоклонством и применением к обстоятельствам делали и делают себе карьеру в советской России.

В тот же день Лежава был у меня. Но не застал меня. Долго и терпеливо ждал в приемной, беседуя с моим секретарем и выспрашивая его, каков я. Я знал Лежаву лишь понаслышке от М. А. Натансона, его жены Варвары Ивановны и от А. Г. Гедеоновского, который вместе с Натансоном были основателями и руководителями партии народоправцев…

На другой день Лежава явился ко мне спозаранок. Долго ждал в приемной, пока я смог его принять. Вошел он ко мне весь ликующий.

— Наконец-то я могу лично пожать вам руку, Георгий Александрович, — начал он и тотчас же предался приятным воспоминаниям о Натансоне, который-де ему много обо мне говорил. Конечно, это была ложь… Затем он перешел к делу:

— Вы себе представить не можете, Георгий Александрович, как подняло мой упавший дух сообщение Леонида Борисовича о вашем решении работать с Центросекцией… дать нам торговое задание. Ведь мы совсем обойдены и жалко прозябаем. Нас бойкотируют, знать не хотят… А между тем при современных обстоятельствах мы могли бы быть весьма полезны советскому правительству и вообще России. Но что вы хотите, нам не верят, нас подозревают в контрреволюционности… И весь наш громадный, сложный, хорошо организованный аппарат бездействует… И как я рад, что именно вы стали замом… с вашим практическим умом… широтой взгляда, смелостью…

— Ну, Андрей Матвеевич, оставим это в стороне, — перебил я его, морщась внутренне от этих явно неискренних комплиментов.

С этого дня Лежава стал бегать ко мне, иногда по нескольку раз в день. Он терпеливо ждал в приемной, ловил меня, вечно звонил по телефону… Он очень любил разного рода конфиденции, любил часто говорить мне, что он не коммунист и что он не хочет входить в партию торжествующих, а предпочитает оставаться среди «угнетенных» и умереть беспартийным, что душа его и все мировоззрение против коммунизма, этой современной аракчеевщины…