Читать онлайн «Среди красных вождей». Страница 54

«…А деспот пирует в роскошном дворце, Тревогу вином заливая…»

Но для описания того, что переживало население в ту эпоху, нужно не мое слабое и бледное перо, нет, тут нужно перо Данте Алигьери… Когда-нибудь история, эта беспристрастная описательница слов и дел человеческих, изобразит эти сверхчеловеческие мучения людей. И будущий историк не сможет не издать крика ужаса, страдания за человека и глубокого негодования и гнева, стыда и проклятий…

Вспоминая эти беспомощные жертвы человеконенавистничества и их нагло торжествующих мучителей, я не могу удержаться, чтобы не произнести слова великого англичанина:

«За человека страшно мне…»

Да, страшно… И не только страшно, но и мучительно СТЫДНО…

Гражданская война… Насилия и грабежи населения обеими сторонами, т. е. и красными, и белыми, щеголявшими друг перед другом в мучительствах, в изобретении их… Голод… Болезни, и из них особенно сыпной тиф, свирепствовавший на полной свободе. Приходили и шли по железной дороге целые поезда людей, больных сыпным тифом, в пути умиравших и замерзавших — да, до смерти замерзавших — в нетопленых товарных вагонах, переполненных не только внутри, но и снаружи, на крышах вагонов, на ступеньках… Бывало — это не преувеличение, а, увы, реальный факт — двигались, приходили и уходили вагоны, сплошь наполненные мертвецами. Целые больницы без медицинского персонала, вымиравшего от тифа, без термометров, без самых элементарных медикаментов… Больницы, переполненные настолько, что больные сваливались за недостатком кроватей под кровати, на полы, в проходах… Больницы, где больные за отсутствием продуктов оставались без питания… Больницы, где внутри замерзала вода… Недостаток в топливе… Промерзшие насквозь дома, погруженные в полный мрак… Переполненные тюрьмы, где под мраком ночи, как в застенках Ивана Грозного, приносились великому Богу Ненависти гекатомбы жертв, вопли, крики и мольбы которых заглушались треском и гулом специально для того заводимых машин грузовиков… И воровство, и грабеж, и насилие… Вымогательство и взяточничество… Сыск и доносы…

Такова была поистине инфернальная жизнь граждан нашей родины… Кровь, голод, холод, тьма, заключение в подвалах, пытки, казни и не просто казни, а казни с истязаниями…

Как я говорил выше, я переселился в комиссариат. Он помещался в Милютином переулке, дом № 3. В том же квадрате квартала находился на Лубянке и сейчас находится дом № 2, где пытали и мучили ночными допросами несчастных изголодавшихся «буржуев»… А по ночам их эти вооруженные трусы подло расстреливали…[40]

Я не видал этого никогда… И долго не знал… Лишь однажды чекист Эйдук, о котором ниже, открыл мне глаза на роль автомобильного шума…

Но я слыхал, своими ушами слыхал, как около 11–12 часов ночи у этого зачумленного дома останавливался грузовик или грузовики… Машины застопоривались… Становилось тихо… И в тишине этой зрел… Ужас… И вслед за тем… иногда ветром доносился до меня торопливый приказ: «Заводи машину!»

И машина начинала гудеть и трещать, своим шумом заполняя тихие улицы…

Шла расправа…

Часа через два все было кончено. Грузовики, нагруженные телами жертв, с гудками и гулом уходили…

А завтра, послезавтра, через неделю и месяцы каждый день в урочный час повторялось то же…

Итак, Россия со всех сторон была окружена врагами. Свирепствовала блокада. Россия была лишена всего необходимого, что ввозилось. Во главе правительств, применявших санкции в отношении большевиков, стояли выдающиеся государственные деятели, все те, кого и посейчас все считают великими гуманистами. И во имя любви к человечеству эти вожди стремились санкциями сломить упорство тех, кто захватил в свои цепкие руки наше отечество, кто взял на себя всю полноту власти над полутораста миллионами народа. Но не помнящие родства, в лучшем случае ослепленные фанатики, а в громадном большинстве просто темные авантюристы, — они, взяв в свои руки эту громадную власть, не считали себя ответственными ни пред современниками, ни пред историей…

Что им суд современников, раз у них брюхо полно!..

Суд истории… Но что им за дело до истории — ведь большинство их самое-то слово «история» путают со словом «скандал»… Чуждые сознания ответственности, исповедуя единственный актуальный лозунг старой, пригвожденной к позорному столбу историей и литературой, торжествующей свиньи — «Чавкай», они, эта кучка насильников и человеконенавистников, были неуязвимы. Казнями, мученьями, вошедшими в нормальный обиход, как система, они добывали для себя лично все… Они чавкали… и могли чавкать и дальше сколько угодно, и им была нипочем блокада, которая била по народу… Они смеялись над этими санкциями, которыми гуманные правительства гуманных народов и стран старались обломать им рога. Удар был не по оглобле, а по коню, не по насильникам, а по их жертвам.

Санкции, преподносимые «любящими» руками человеколюбцев, всей своей силой, всем своим ужасом обрушивались на тех страдальцев, имя же им легион, которые извивались в предсмертных мучениях в подвалах Чеки и просто в жизни, которая и вся-то обратилась в один сплошной великий подвал Чеки…

Таковы гримасы истории!

Таковы гримасы гуманизма!..

И гримасы эти продолжаются…

Но перехожу к моим воспоминаниям, оставляя в стороне этих гуманистов — история, беспристрастная история скажет в свое время свое слово, произнесет свой беспристрастный приговор.

Блокада, в сущности, аннулировала комиссариат внешней торговли. И лишь в предвидении, что когда-нибудь мы должны будем вступить в мирные деловые сношения с соседями, диктовалась необходимость сохранения его аппарата, в который входили и такие в данный момент ненужные учреждения, как таможня и пограничная стража, а также и Пробирная палата мер и весов. Мне, стоявшему во главе Наркомвнешторга, этого выморочного учреждения, приходилось самому решать вопрос, что должен делать этот комиссариат. И вскоре я нашел ответ — сама жизнь подсказала мне его.

Как-то ко мне на прием пришел один человек. Не знаю, от кого и как — очевидно, слухом земля полнится — он узнал, что может говорить со мной откровенно. По понятным причинам я не назову его имени. Он пришел ко мне с предложением, сперва ошарашившим меня своею неожиданностью. А именно. Сообщив мне конфиденциально, что у него имеются необходимые значительные средства в царских пятисотрублевках[41], и люди, и связи за границей, и небольшой кредит, в частности в Германии, он предложил мне командировать своих людей за границу для покупки и провоза контрабандным путем в Россию разных товаров, главным образом, медикаментов, медицинских термометров, топоров, пил и тому подобное.