Читать онлайн «Лодыгин». Страница 20

А. А. Родных после разговора с Александром Николаевичем Лодыгиным в 1913 году написал в своем интервью: «Он хотел быть солдатом на свой лад. В своих детских и юношеских мечтах он видел себя адмиралом воздушного флота».

Но чтобы стать адмиралом воздушного флота, нужно еще этот флот иметь! То есть построить. А прежде сконструировать летательные машины. В газетах и журналах того времени читает Александр Лодыгин о полетах на воздушных шарах. За сто лет существования они не слишком изменились — примерно на таких же, наполненных горячим воздухом или газом, баллонах летали и первые воздухоплаватели в России — супруги Гарнерен, Робертсон, первая русская воздухоплавательница Ильинская… Шар — раб ветра, значит, и человек на нем — раб. Нет, нужны другие летательные аппараты. Какие? Крылья? Или что-то другое?

Обуреваемый этими мыслями, приехал Александр Лодыгин в Воронежский кадетский корпус, и первое, что обрадовало его, это существование при нем кузни, слесарни и даже крохотной метеорологической станции, полной загадочных инструментов. А ведь покорителю воздушной стихии не обойтись без знаний метеорологии. В первый же год он добился, чтоб ему разрешили стать наблюдателем при станции, а позже лаборантом физического кабинета. Александр помогает педагогу Тарачкову запускать зонд-шары, наполненные горячим воздухом или водородом, наблюдает за ними в подзорную трубу, проводит свои первые опыты с воздушными моделями. Он становится любимым учеником Николая Степановича Тарачкова, преподавателя естественной истории и физики.

Николай Степанович Тарачков человек был замечательный и даже в то время знаменитый. Он исходил вдоль а поперек огромную Воронежскую губернию, собирая коллекции ее флоры, фауны и минералов. В эти экспедиции он брал кадет, а потом на уроках его юные помощники сами демонстрировали классу тот или другой образец живой или неживой природы, сопровождая показ обстоятельным рассказом. Только гербариев было собрано около 400! Он опубликовал в специальных и популярных изданиях множество статей о природе края: «Путевые заметки при ботанических поездках по Воронежской губернии», «О климате города Воронежа», «Опыты акклиматизации айланта или китайской ясени в городе Воронеже», «Сведения об акклиматизации животных и растений в Воронежской губернии», «Об укреплении сыпучих песков», «О разведении подсолнечника», «О значении органических остатков для истории земного шара»… Тарачков уже в те давние годы занимался наукой о взаимоотношениях животного мира со средой обитания — экологией и еще студентом Московского университета написал работу «О взаимоотношениях между организацией животных и окружении их наружными условиями», за что получил серебряную медаль. В 1862 году Императорское общество акклиматизации в Париже присудило ему бронзовую медаль за разведение многих полезных растений (подсолнечника, горчицы и т. д.), а Московское общество сельского хозяйства на Московской выставке сельских произведений — за гербарий воронежской флоры.

«Педагог должен учить своим примером», — считал Тарачков. В саду корпуса Николай Степанович вместе с кадетами развел белую акацию, шелковицу, китайские ясени, ореховые деревья, каштаны и даже виноград. Он часто говаривал, что каждый настоящий человек может вырастить за жизнь два поколения деревьев.

Сам он в своем маленьком поместье — сельце Крестительном Усманского уезда Тамбовщины близ станции Дрязги — развел прекрасный сад, где проводил прививки, скрещивания и положил начало широкому садоводству в этих местах, став примером для Ивана Мичурина, уроженца города Козлова.

Николай Степанович открыл в шести верстах от Павловска месторождение гранита, и глыба его послужила пьедесталом для памятника Петру I в Воронеже. А в окрестностях города он нашел залежи торфа и развивал идею о необходимости создания в России энергетики на торфе. (Семена, посеянные учителем, не пропадут даром. Через много лет Александр Лодыгин будет первым из энергетиков доказывать необходимость использовать залежи торфа для строительства первых электротеплостанций в России.) Николай Степанович много думал над судьбой своих учеников, над судьбой всего молодого поколения России, на котором столь сказалась реформа 1861 года. В письме к своему коллеге, товарищу по убеждениям, Воскресенскому, он писал: «Наши русские молодые таланты, что есть лучшего и способнейшего в семьях из отроков всех (!) сословий — будущие деятели и капитальные столбы в государстве на всех поприщах служебной и гражданской деятельности, поступая в классические гимназии… и употребляя большую часть времени на изучение идеального классицизма с его умершими уже языками… в то же время лишены на всю жизнь познания окружающей природы в ее трех царствах! Оставаясь так образованны, хотя высокоумственно, и в то же время как белоручки, они чужды и бессильны для пользования окружающего их… в виде земельных угодий, фабрик, заводов и т. д.

Для пользования ими, как было и в старину, у нас все эти образованнейшие и даровитейшие «классики» поставлены по-прежнему же в зависимость от иностранных немецких специалистов — реалистов, в виде управляющих — агрономов, садовников, сахароваров, винокуров, фабричных химиков, механиков и других разнообразных техников до искусных столяров, слесарей и кузнецов… Все материальные работы у нас остались за немецкими специалистами как чернорабочими, а мы, русские, как белоручки, находясь в вечной от них зависимости, кланяемся и платим им громадную материальную дань, нередко продавая им и свою земельную, фабричную и другую собственность…»

Эти горькие слова, сурово осуждающие российскую систему обучения, сказаны человеком «мягким, добрым, тихого, ровного и совершенно невозмутимого нрава, что на педагогическом поприще считается редкостью». Но при этом тихом нраве имел, видимо, Николай Степанович огромное влияние на учеников, коли найдутся среди них такие, что пойдут в молотобойцы, в слесари, в инженеры, в изобретатели — в народ.

Не только Тарачков, Воскресенский, но и многие другие преподаватели Воронежского кадетского корпуса были того мнения, что не белоручек, из которых получаются равнодушные к судьбе страны обыватели и вербуются малодушные предатели, а людей труда, способных на подвиги ради Отчизны, должны, обязаны воспитывать педагоги. Не случайно среди воспитанников Воронежского кадетского корпуса время выявило столь много людей, оставивших блестящую карьеру ради служения народу.

О Михаиле Федоровиче де Пуле, преподавателе российской словесности и русской истории, инспекторе классов, авторе многих статей и рассказов, печатавшихся в столичных журналах, и редакторе «Воронежских губернских ведомостей», вспоминали многие выпускники корпуса. Француз по происхождению, Михаил Федорович не просто любил — боготворил русскую литературу. Он был первым биографом народных поэтов И. С. Никитина и А. Н. Кольцова. И если Александр Лодыгин выбрал в свои кумиры Тарачкова, то Сергей Кривенко считал своим наставником де Пуле. В одном из писем 1885 года он вдруг вспомнил о нем и написал, что это был, несомненно, порядочный человек, несмотря на то, что писал иногда в «Русском вестнике», издаваемом М. Н. Катковым.