Читать онлайн «Женщина в жизни великих и знаменитых людей». Страница 85

В этом отношении Микель-Анджело представляет полную противоположность Рафаэлю. Творец Сикстинской Мадонны остался до конца дней своих веселым, жизнерадостным юношей, гений которого открывал для него сердца всех женщин, попадавшихся ему на жизненном пути. Для того, чтобы понравиться Рафаэлю, женщине достаточно было обладать свежим личиком. Ума женского ему не нужно было. Оттого-то ему и не приходилось искать любви. Она сама шла к нему навстречу. Его великий соперник, наоборот, искал любви всю жизнь. Поэтому-то он, подобно Бетховену, не мог найти женщины, которую так страстно жаждал, которой он мог бы посвятить всего себя. Не был ли этому причиной удар в лицо, полученный им в детстве, удар, который, как известно, обезобразил его на всю жизнь? Флорентийские и римские женщины, несомненно, разделяли слабости женщин всех времен и народов и в их глазах красивый мужчина, конечно, был предпочтительнее некрасивого; но мало ли примеров, когда безобразие мужчины не только не служит отталкивающим элементом, но, наоборот, окружает его ореолом особой прелести для женщины! Бет, не безобразие Микель-Анджело было причиной его неудачных исканий в области любви. Он был слишком велик для женщин. Он хотел чувства, которое равнялось бы его чувству, а этого, конечно, он найти не мог. В истории редко встречаются примеры, когда великий мужчина встречается с великой женщиной и заключает с нею союз тесной дружбы. Гораздо чаще противоположные примеры, примеры дружбы между великими деятелями в области культуры и полными умственными ничтожествами, не обладающими к тому же даже добрым сердцем, которое искупило бы отсутствие у них идейных интересов.

Обратимся, поэтому, к Виктории Колонне, женщине, достойной великого создателя Ватикана, но попавшейся ему на глаза слишком поздно, почти на закате дней, когда и жизнь, и могучий гений его уже клонились к печальному концу — к могиле.

Возрождение, как было сказано выше, дало много великих женщин, прославившихся в области литературы и искусства; но ни одна из них не поднялась на такую высоту, как Виктория Колонна, знаменитая поэтесса и подруга одного из величайших мастеров кисти — Микель-Анджело. Она родилась в 1490 году в Марино и уже четырех лет от роду была помолвлена с д’Авалосом, маркизом Пескарою. Девочка так привязалась к своему жениху, что влюбилась в него не на шутку, не раз отвергая для него предложения высокопоставленных особ. Любовь увенчалась счастливым браком, который, однако, продолжался недолго, так как муж её был убит в сражении под Павией (1525 г.). Колонна оплакала его смерть в звучных стихотворениях, искренность и красота которых тем более были трогательны, что только любовь к мужу пробудила в ней поэтические наклонности. Горе ее было неописуемо. Она собиралась даже постричься в монахини. Счастье, казалось, покинуло ее навсегда. Но оно вернулось к ней, когда она неожиданно встретилась с Микель-Анджело.

Что представляла собою Виктория Колонна, как личность? «Она, — говорит Герман Гримм, один из лучших биографов Микель-Анджело, — одна из самых знатных и знаменитых женщин во всем мире. Красота, чистота образа жизни, знание латинского языка, — словом, ее украшают все добродетели, которые служат похвалою для женщины. Пресыщенная блестящею жизнью, которую вела когда-то, она после смерти мужа отдалась всецело мысли о Христе и науках, поддерживала нуждающихся женщин и служила образцом истинно-католического благочестия. Столь же кротко, — продолжает Гримм, она совершила в Неаполе свой первый опыт, превратив племянника своего мужа, молодого д’Авалоса, именно того д’Авалоса, который под Волтеррой боролся против Ферруччо, из дикого, необузданного юнца в мужа, любящего искусство и науки. Она гордилась тем, что это сделала. И как нежно пользовалась она своей властью над Микель-Анджело, с которым другими средствами ничего нельзя было поделать, которому она теперь в первый раз внушила счастье согнуть выю перед женщиною и для которого она превратила годы, проведенные ею в Риме, в период счастья, бывшего до тех пор ему чуждым… Она стояла во главе партии, которой, по-видимому, принадлежало будущее. Если бы ее друзья имели такой же успех, то имя Виктории было бы теперь окружено еще большим блеском. Она, Рената Феррарская и Маргарита Наваррская, — все три, связанный дружбою и находившиеся в постоянных сношениях, составляли триумвират женщин, под предводительством которых вся образованная Италия вступила тогда в. борьбу. Стоило только Поло или Контарини достигнуть после смерти Павла высшей власти — а на это оба могли рассчитывать, — и победа, была бы одержана. Эти надежды возбуждали и возвышали Викторию. После долгих лет печали и одиночества и для нее, по-видимому, началось новое время. В 1538 году были впервые напечатаны ее стихотворения. В Ферраре она приняла приветствия двора, всецело склонного признавать идейные заслуги. Ариосто увековечил это время своими стихотворениями, посвященными Виктории. Вернувшись в Рим, она была встречена там другом с большой радостью. Это продолжалось пять лет, несомненно самые счастливые в жизни Микель-Анджело».

Виктория Колонна была единомышленницей Диры Оркино, того именно человека, который явился в Италии представителем более свободного направления в области мысли. В то время, когда Карл V выпустил приказ, по которому не только всем еретикам, но даже и тем, которые приходили в соприкосновение с еретиками, грозило поплатиться жизнью и имуществом, Оркино считал его в числе своих слушателей и поклонников, искусно умея скрывать свои внутренние мысли. Благодаря, вероятно, влиянию Виктории, он был самим папою назначен духовником и призван в Рим. «Она, — говорит Гримм, — дочь Фабрицио Колонны и вдова маркиза Пескары, мечтавшего сделаться неаполитанским королем, играла, здесь, равная высшим представителям дворянства в Европе, огромную роль. Папа оказал ей прием, приличествующий царственной особе ее ранга. Император посещал ее в ее дворца во время своего пребывания в Риме, и если кого-либо не привязывал к ней интерес к реформам в области мысли, то притягательной для него силой были ее красота, любезность и то, что современники просто называли ее ученостью. Считаться ее другом, почитателем и протеже было гордостью».

Микель-Анджело послал ей однажды набросок, изображавшей Распятие. Виктория должна была одобрить его и отослать назад, после чего художник взялся бы за работу. Набросок, однако, ей до того понравился, что она решила оставить его у себя во что бы то ни стало. Вот что она ему писала по этому поводу: «Несравненный художник Микель-Анджело и единственный друг! Я получила ваше письмо и видела Распятие — произведение, которое в моей памяти поистине пригвоздило к кресту все известные мне другие изображенич. Ничего не может быть более живого, более совершенного, чем это изображение Христа: с такой непостижимой нежностью и удивительной силой оно изготовлено. Но вот что: если оно сделано чьей-либо другой рукой, а не вашей, то я не хочу, чтобы кто-либо другой его выполнил. Известите меня, действительно ли это нарисовано кем-либо другим или вами, простите мне эту просьбу. Если вами, то вы должны во что бы то ни стало оставить его для меня; но если не вами и вы хотите поручить его какому-либо работнику, то нам необходимо предварительно поговорить об этом, так как мне известно, как трудно будет так работать вторично по такому рисунку. Мне бы лучше хотелось, чтобы тот, кто это написал, сделал мне что-нибудь новое, другое. Но если набросок принадлежит вам, тогда простите, если я его не возвращу. Я рассматривала его при свете, под стеклом и в зеркале. Ничего более совершенного я никогда не видела. Преданная вам маркиза Пескара».