Читать онлайн «Женщина в жизни великих и знаменитых людей». Страница 67

Семнадцати лет от роду она стала фрейлиной королевы Елизаветы, а с поэтом встретилась через два года на каком-то придворном празднестве. Она стояла выше его по званию, по общественному положению, а потому победа над нею доставила Шекспиру величайшее удовольствие. Одно время она находилась в связи с графом Пэмброком, который, однако, и слышать не хотел о женитьбе, когда молодая женщина очутилась в интересном положении. Как видно из одного современного письма, Мэри Фиттон нередко снимала свой головной убор, укорачивала платье, надевала длинный белый плащ и под видом мужчины уходила на свидание с Пэмброком. В конце концов связь с молодым придворным кончилась тем, что она разрешилась от бремени мертвым младенцем.

Благодаря неудачной женитьбе, Шекспир написал целый ряд произведений, в которых отразились невзгоды его жизни; благодаря счастливой связи с Фиттон, из-под его пера вылился целый ряд новых произведений, в которых опять-таки сквозит его личное настроение. Весьма даже возможно, что удивительные образы Беатриче и Розалинды — та же Мэри Фиттон, остроумная, смелая, женственная, находчивая, веселая, самоуверенная, изящная. Благодаря ей, он почувствовал необычайный подъем духа, следствием чего явились его брызжущие остроумием и веселостью комедии. «Каким блаженством любви, — говорить Брандес, — дышит та сцена в мелодичном 128 сонете, где тонкие аристократические пальцы прелестной девушки бегают со клавишам и где она, так нежно называемая поэтом my music, чарует его музыкой, между тем как он томится желанием прижать ее пальцы и губы к своим устам. Он завидуешь клавишам, которым позволено целовать её пальчики, и восклицает: „Оставь им свои пальцы, а мне свои губы для поцелуя!“».

Что Мэри Фиттон была кокетлива в самом широком смысле этого слова, ясно до очевидности из сонетов Шекспира. Великий поэт постоянно жалуется в них на неверность и легкомыслие, называя ее «заливом, в котором всякий бросает якорь» (сонет 137), или замечая: «Когда моя милая клянется, что говорит правду, я верю ей, хотя знаю, что она лжет». В сонете 139 Шекспир изображает ее бесстыдной кокеткой, не стесняющейся заигрывать с кем угодно даже в его присутствие Она тиранит его, сознавая мощь своей красоты, и властвует над ним волшебной силой. В конце она завела шашни даже с молодым любимцем Шекспира, графом Пэмброком, к которому, по-видимому, творец «Гамлета» питал такую же склонность, как Зевс к Ганимеду.

Смуглая дама, конечно, только одна из многочисленных временных спутниц великого поэта на пути страсти и творчества; но и её одной, её роли в жизни гениального творца бессмертных образов, ее влияния на характер и рост его таланта достаточно для того, чтобы отдать полную дань уважения женщине, дерзнувшей в своем благодетельном влиянии на творчество поэта подняться вместе с ним до высочайших вершин человеческого ума и гения.

Нет ни одного великого поэта, который был бы так родствен русскому духу, как Байрон[95]. Это почти наш поэт. Он писал пером Пушкина, водил рукой Лермонтова. Он царил в наших гостиных 20-х и 30-х годов, разочарованно зевал под маской Онегина, беспокойно блуждал по Руси под плащом Печорина и с негодованием метал громы красноречия на балу у Фамусова устами Чацкого. Весь — порыв и увлечение, он и теперь еще продолжает носиться со своей вечной думой по захолустным уголкам нашего обширного отечества, ничего не забыв и ничему не научившись. Даже его отрицательное отношение к своей родине — как бы наше отношение, потому что, прикрывая громкими словами свою ненасытную алчность, она в нас, как и в великом творце Чайльд-Гарольда, всегда будила чувства стыда и негодования, которых не заглушить никакими фразами о свободе, труде и цивилизации…

И в области отношений к представительницам прекрасного пола Байрон живо напоминает наших героев первой четверти XIX века. Как Онегин и Печорин, он переходил от одной женщины к другой, тщетно отыскивая уголок, где бы можно было успокоить оскорбленное чувство, вечно гоняясь за призраком необыкновенной любви, которая одна способна была бы рассеять туман его жизни, и в этой погоне не замечая, что истинная любовь и истинное счастье у него под рукой…

Сколько женщин прошло перед ним за его короткую, но бурную жизнь? Одни только те из них, которым он посвящал плоды своей музы, могут составить целую коллекцию. Тут есть и Лесбия, и Каролина, и Элиза, и Анна, и Марион, и Мэри, и Гарриет, и Джесси, и какая-то «леди», и просто «женщина». Во всех стихотворениях, посвященных этим чародейкам, поэт страстен и тосклив. Его угнетает сознание недостигнутости счастья, его мучит уверенность, что любовь была только сном. И это не в одном только зрелом возрасте. Нет, еще в ранние годы влюбился он в Мэри Дэфф, у которой были «очи газели», черные косы, ласковая улыбка и мелодичный голос.

Вскоре эта любовь сменилась страстью к кузине Маргарите Паркер, у которой оказались «черные очи, длинные ресницы, греческий профиль, томная прозрачность красоты, словно сотканной из лучей радуги». Конечно, все это была платоническая любовь. Затем юношей он влюбился в другую кузину, Мэри Чеворт, очаровательную девушку, отвечавшую ему взаимностью. Но родители девушки не хотели отдать ее поэту даже после того, как он поступил в Кембриджский университет. Мэри Чеворт вышла замуж за другого, оставив неизлечимую рану в его сердце. Потом пошли новые страсти, чему особенно способствовали мечтательная красота Байрона, его высокое положение, слава, поэтический гений, романтический характер его поездок, очарование тайны, которой он всегда окружал себя. Можно было бы исписать целые тома, если задаться целью составить полную историю любовных увлечений великого поэта в связи с их влиянием на его творчество. И тем не менее все это были только отдельные этапные пункты к другому, неизведанному увлечению, все это были временные остановки для отдыха перед дальнейшей погоней за тенью своего идеала в то время, как там, в том же презираемом и отвергаемом Лондоне, ждала его, может быть, английская Татьяна, вся сотканная из грез, преданности, любви и самопожертвования…

Когда общественное мнение туманного Альбиона, недовольное его беспощадной критикой, восстало против него, как один человек, выставив против поэта целые фаланги клеветников и негодяев (его обвиняли, между прочим, в преступной связи с сестрой), «неведомый скиталец», по выражению нашего поэта, сел в одно прекрасное время на корабль и уехал, чтобы блуждать по свету в погоне за близким в теории, но далеким на практике идеалом. «Если вся эта клевета, распространяемая обо мне всеми в Англии, — писал он, — справедлива, то я не гожусь для Англии, а если она несправедлива, то Англия не годится для меня». Тем не менее до разрыва с отечеством Байрону пришлось испытать немало счастливых минут в Англии; когда появились «Чайльд-Гарольд», «Гяур», «Абидосская невеста», «Корсар», «Паризина» и «Осада Коринфа», поэт сделался всеобщим кумиром. Страстность, новизна и оригинальность этих произведений приковали к нему внимание. Он стал феноменом, с которого не сводили глаз. Молодые женщины приходили в восторг при одной мысли, что Байрон, может быть, поведет их к столу, и не осмеливались прикоснуться ни к одному блюду, зная, что он не любит видеть, когда женщины едят. Они с благоговением отдавались надежде, что он напишет им несколько строк в альбом на память. На каждую его строчку смотрели, как на сокровище. К нему постоянно приставали с вопросами, сколько гречанок и турчанок уморил он своей любовью и скольких супругов отправил на тот свет.