Читать онлайн «Онассис. Проклятие богини». Страница 6

Малолетнему сыну, конечно, доставалось от отца. Но не слишком. Отец сам слыл изрядным женолюбом. Главным постулатом, внушённым тогда Сократом Аристотелю (звучит!), стал вот какой: «Никогда не вступай в связь с теми, кто может испортить тебе репутацию». Сын не тотчас, но внял и в дальнейшем придерживался отеческого наставления: с пляжной торговки-турчанки и соседских девчонок Аристо вместе с одноклассниками переключился на разнообразный, разноцветный, непрестанно обновляющийся контингент многочисленных портовых борделей Смирны. (Всю жизнь, едва ли не до последнего вздоха, Онассис, несмотря на свои безграничные возможности, будет посещать публичные дома во всех уголках света.) Так или иначе, но отношения красавицы-мачехи с пасынком разладились, а может быть, и изначально не сложились. Некоторые утверждают даже, что он её возненавидел (нельзя сказать, что и отрок Ипполит обожал Федру). Постепенно портились и отношения отца с сыном.

Биографы Рэй Пьер, Эва Прионас и некоторые другие сходятся в том, что влечение к женщинам у Онассиса проявилось очень рано (сексуальность, сексапильность сыграют одну из важнейших, если не главную роль в его карьере и судьбе, посему и задерживаемся на этой теме). Он рос своенравным, строптивым, но чрезвычайно сообразительным мальчиком. Недостаток усердия и усидчивости восполнялся феноменальной памятью на события, имена, даты, иностранные слова и выражения, коих за урок, с лёту мог запомнить до сотни, притом накрепко, навсегда. Его неоднократно исключали из школы — в частности, за то, что он щипал учительниц, а бывало, и хулиганил по-иному, демонстрируя им из-под парты срамные места.

Он вообще в детстве и отрочестве, а по слухам, и в зрелые годы был склонен к эксгибиционизму. Наука это явление пока толком не объяснила. В животном мире, например, это можно наблюдать у обезьян как жест вызова, агрессии, символизирующий силу. В нашем исследовании мы попробуем выдвинуть некие гипотезы по поводу связи эксгибиционизма с капитализмом и особенно империализмом как таковым, в широком смысле слова.

По воспоминаниям современников, Аристо забавлялся, в частности, таким образом. Бесшумно подплывал к пристани в тот момент, когда причаливал прогулочный катер, и когда пассажирки, солидные турецкие дамы, задрапированные чадрой, всходили по трапу на борт и занимали места, внезапно выскакивал на палубу: визг, крики… На этих «дамских» катерах даже турецкие мужчины не имели права появляться — что же говорить о «неверном» греческом подростке, к тому же совершенно голом! С хохотом, пробежав по палубе или сплясав, спев непристойный куплет, свистнув, улизнув от команды катера, готовой разорвать мальчишку в клочья, Аристо падал в море, вздымая фонтаны брызг и наслаждаясь угадываемыми под муслиновой тканью взглядами, которыми провожали его пассажирки. Упоения, конечно, добавлял и риск, возможно, и смертельный в Смирне той поры — если бы турки схватили его, то легко могли бы заколоть и вышвырнуть труп на корм рыбам.

Были и другие потехи. С детства Аристо любил греблю (ладони его всю жизнь были в мозолях, которыми он гордился). Мужая, он нередко проделывал на лодке многомильный путь от Смирны до городка Каратасси и обратно. При этом ради острых ощущений всегда старался проплыть как можно ближе к дворцу паши, имевшего большой гарем. Жаркие солнечные дни его обитательницы проводили на берегу, купаясь и загорая обнажёнными, умащивая друг дружку благовонными маслами, а то и предаваясь сапфической любви. Обнажался в своём ялике и наш герой, взбудораженный, донельзя возбуждённый, и принимался весело демонстративно мастурбировать, в то время как евнухи в панике метались, загоняя женщин за ограду, в помещение. Однажды один из евнухов выстрелил из дробовика, дробинка засела у Аристо в бедре, но дома её благополучно извлекли пинцетом.

К концу Первой мировой войны Оттоманская империя, воевавшая в одном лагере с кайзеровской Германией и потерпевшая поражение от Антанты, оказалась на грани развала. Державы-победительницы грозились уничтожить Турецкое государство и ожесточённо спорили из-за наследства «умирающего», как называли Турецкую империю: главным образом из-за проливов, соединяющих Чёрное море со Средиземным, и нефтяных богатств Ближнего Востока, которые тогда, как и сейчас, почти 100 лет спустя, не давали наиболее развитым странам покоя.

Смирну, которая по Севрскому мирному договору 1920 года должна была отойти к Греции, выступавшей на стороне Антанты, заняли греческие войска. Две трети населения города настолько бурно и продолжительно ликовали, танцуя и воздавая должное богу виноделия и оргий Дионису, что не сразу заметили, как в город вошли турецкие войска под командованием Мустафы Кемаля (впоследствии взявшего себе фамилию Ататюрк, то есть Отец турок), получавшие колоссальную финансовую и военную помощь от большевистского правительства России и лично В. И. Ленина, который приказывал реквизировать золотые изделия в христианских храмах, а несогласных священников «вздёргивать» или расстреливать на месте и отправлять золото туркам (в качестве некоего кредита, безвозвратного, впрочем).

С этого, как считают историки, началась война Турции на заключительном этапе трёхлетней греко-турецкой войны.

В 1922 году греки потерпели ряд тяжёлых поражений, в частности при Думлупынаре в конце августа, и в Смирне кроме местного населения скопились десятки тысяч греческих беженцев из захваченных турками районов. Шла эвакуация. Но катастрофически не хватало кораблей. Шестнадцатилетний Аристотель Онассис стал свидетелем того, как затонул, едва выйдя из порта, втрое или вчетверо перегруженный людьми и скарбом пароход «Олимп» — в панике и толчее почти никто не спасся. (И, может быть, впервые наш герой тогда задумался о роли кораблей в жизни людей.)

Девятого сентября 1922 года Мустафа Кемаль, вступив в Смирну, публично торжественно пообещал, что каждый турецкий солдат или офицер, причинивший вред гражданскому населению, будет расстрелян. И, по свидетельству консула США Джорджа Хортона, с которым был хорошо знаком отец нашего героя Сократ Онассис, первый день прошёл более-менее спокойно. Ещё утром порядок в городе поддерживала греческая жандармерия, которая к вечеру мирно передала свои функции турецким войскам. Едва стемнело, начались грабежи, изнасилования и убийства. К рассвету местные мусульмане, в основном турки, «партизаны» и солдаты оцепили армянский квартал и приступили к планомерному, системному, как выразился американский консул, истреблению армян, всех поголовно.

Аристо Онассис стал свидетелем ставшей потом легендарной, хрестоматийной резни в Смирне. Тут и там раздавались призывы по-турецки: «Убивайте проклятых гяуров!» Дома грабили, мужчин убивали сразу или изуверскими пытками (отрезали понемногу от плоти или загоняли иголки под ногти и в мошонку или поджаривали, чтобы узнать, где спрятаны деньги и драгоценности).