Читать онлайн «Адольф Гитлер (Том 2)». Страница 34

Без перерыва и почти с тем же, что и прежде, ожесточением он и после разрыва с Гугенбергом продолжил кампанию против республики, уже на свой страх и риск. Ещё годом раньше инструкция партийного центра, подписанная тогдашним уполномоченным по пропаганде, Генрихом Гиммлером, призывала к проведению так называемых пропагандистских акций, представлявших собой новое слово в тактике политической вербовки. С небывалой интенсивностью, вплоть до самых дальних деревень, все области были подвергнуты тщательно подготовленным, похожим на атаки операциям, в рамках которых в течение недели все лучшие ораторы участвовали в сотнях мероприятий, в ходе которых они выкладывались «до крайней степени». Все города и веси в это время были переполнены плакатами, лозунгами и листовками, которые нередко отбирал сам Гитлер; организовывались «вербовочные вечера», на которых штурмовики под музыку своих оркестров должны были, как говорилось в инструкции, показать, «на что они способны собственными силами: спортивные представления, живые картины, театральные постановки, исполнение песен, доклады людей из штурмовых отрядов, показ фильма о партийном съезде»[142]. Перед выборами в саксонский ландтаг в июне 1930 года партия провела не менее 1300 подобных мероприятий.

Эта работа на местах сопровождалась целенаправленными усилиями по внедрению партии в определённые общественные группы, в особенности по привлечению части служащих, а также сельского населения. Целенаправленными, сильными прорывами партия завоевала ведущие позиции в кооперативах, союзах ремесленников или профессиональных объединениях. В сельских местностях ей удалось, оперируя ни к чему не обязывающим лозунгом «земельной реформы», использовать крайнюю нужду населения, недовольство которого нашло своё выражение, например, в марше протеста крестьян Шлезвиг-Гольштейна под чёрными знамёнами. В своих обвинениях партия опиралась и на подспудный антисемитизм крестьянства, который, как говорилось в одном из директивных писем, следовало «разжигать до бешенства»[143] Тем временем Вальтер Дарре, немец, живший за границей, с которым Гитлера познакомил Рудольф Гесс, разрабатывал аграрную программу. Она была опубликована в начале марта 1930 года и представляла собой обширные требования дотаций, сопровождавшиеся обильными комплиментами «самому благородному сословию народа». По отношению к служащим партия использовала всеобщее кризисное состояние душ, характерное для тех слоёв населения, по которым сильней всего ударили и исход войны, и миграция крестьян в города, и давление структурных перемен в обществе. Собственно промышленные рабочие поначалу были далеки от партии; однако же начавшийся с 1929 года приток служащих и сельскохозяйственных рабочих в партию до какой-то степени обосновал её претензии на роль «партии всех работающих» и привёл к образованию мелких ячеек и опорных пунктов по всей стране; они-то и подготовили большой прорыв.

Между тем, успехи эти основывались не только на активности партии, неустанно подхлёстываемой Гитлером, и не только на его способности объединить и тактически укрепить запутанную и во многом чисто эмоциональную идеологию традиционно расколотых правых сил. Ему помог начавшийся тем временем мировой экономический кризис, признаки которого появились в Германии ещё в начале 1929 года, когда число безработных впервые перешагнуло за 3 миллиона. Весной тревожно возросло число банкротств, и, наконец, в одном только Берлине за первые пять дней ноября были зарегистрированы 55 заявлений о банкротстве; ежедневно в суде давались 500 — 700 показаний должников об их имущественном положении[144]. Эти цифры частично отражали экономические и психологические последствия дня 24 октября 1929 года, знаменитой «чёрной пятницы», окончившейся крахом на нью-йоркской бирже, а в Германии вызвавшей особенно сокрушительные последствия.

Дело в том, что преимущественно краткосрочные заграничные займы, сделавшие возможным экономический подъем страны и соблазнявшие прежде всего муниципалитеты нередко даже на непродуманные расходы, были немедленно отозваны обеспокоенными кредиторами. Одновременно резкое падение объёма мировой торговли свело на нет любую перспективу хотя бы частично компенсировать потери за счёт увеличения экспорта. Поскольку цены на мировом рынке падали, то и сельское хозяйство все больше втягивалось в кризис и вскоре уже еле могло кое-как существовать только за счёт дотаций, которые опять-таки усугубляли положение всего населения. Это была настоящая цепная реакция ударов судьбы. Вскоре и в Германии началось падение курса акций и, соответственно, стремительный рост безработицы, числа закрываемых или заложенных предприятий. В газетах целые колонки были заполнены объявлениями о принудительных продажах с аукциона. Политические последствия не заставили себя ждать. Со времени выборов 1928 года страной управляла «большая коалиция» во главе с социал-демократическим канцлером Германом Мюллером, которая изначально сохранялась только ценой значительных усилий. Теперь, когда налоговые поступления сократились и необходим был режим суровой экономии, между консервативным и левым флангами правительства разгорелся ожесточённый спор о том, кому в первую очередь надлежит нести всю тяжесть кризиса.

К этому времени уже стало ясно, что кризис не пощадит никого. Самым примечательным свойством кризиса в Германии был его всеохватывающий характер. В Англии и особенно в Соединённых Штатах экономические и социальные последствия были, пожалуй, и не слабее, чем в Германии, но там они не доросли до степени повального кризиса сознания, который разрушал все политические, моральные и духовные нормы, и, далеко выходя за пределы своих основных причин, стал для населения кризисом доверия к существующему в мире порядку вещей. Поэтому результаты кризиса в Германии не могут быть с достаточной полнотой объяснены только объективными экономическими условиями; ибо кризис был прежде всего психологическим феноменом. Люди, ещё не преодолевшие усталости от постоянных бедствий, с ослабленной сопротивляемостью вследствие войны, поражения и инфляции, люди, которым надоела уже и прекраснодушная болтовня демократов с их постоянными призывами к разуму и трезвости мышления, теперь отпустили все душевные тормоза и находились в состоянии аффекта.

Правда, вначале они реагировали скорее аполитично, смирясь перед лицом фатальности и непредсказуемости катастрофы. Ими владели заботы повседневного существования: ежедневные походы на биржу труда, стояние в очередях перед продуктовыми магазинами или общественными благотворительными столовыми, мучения в жалких попытках как-то выжить; а наряду с этим — апатичное и отчаянное хождение по опустевшим пивнушкам, сидение на углах улиц или же в тёмных жилищах с чувством, что жизнь растрачена впустую. В сентябре 1930 года число безработных вновь превысило 3 миллиона, годом позже оно составляло четыре с половиной, а в сентябре 1932 года — уже более пяти миллионов, хотя статистика в начале года свидетельствовала о шести миллионах безработных, не считая временно или частично занятых. Это касалось почти каждой второй семьи, и 15-20 миллионов человек зависели от пособия, размера которого по подсчётам американского журналиста Г. Р. Никербокера в известном смысле хватало на жизнь, поскольку получатель мог на таком рационе умирать от голода целых 10 лет[145].