Читать онлайн «Генерал В. А. Сухомлинов. Воспоминания». Страница 69

Без всякого вступления государь предоставил слово министру иностранных дел, который нам в получасовой речи обрисовал положение, создавшееся вследствие австро-сербского конфликта для России. То, о чем Сазонов докладывал, было крупным обвинением австро-венгерской дипломатии. Все присутствовавшие получили впечатление, что дело идет о планомерном вызове, против которого государства Антанты, Франция и Англия, восстанут вместе с Россией, если последняя попытается не допустить насилия над славянским собратом. Сазонов сильно подействовал на наши воинские чувства. Он нам объявил, что непомерным требованиям можно противопоставить, после того как все дипломатические средства для достижения соглашения оказались бесплодными, только военную демонстрацию. Он заключил указанием на то, что наступил случай, когда русская дипломатия может посредством частичной мобилизации против Австрии поставить ее дипломатию на место. Технически это обозначало распоряжение о подготовительном к войне периоде. О вероятности или даже возможности войны не было речи.

Государь был совершенно спокоен. Впоследствии выяснилось, что накануне заседания у него было продолжительное собеседование с глазу на глаз с его дядей, великим князем Николаем Николаевичем, который молча сидел рядом с государем и, нервничая, курил. Для меня, в течение целого ряда лет имевшего случай наблюдать отношения этих двух высочайших особ, было совершенно ясно, что великий князь настроил государя уже заранее, без свидетелей, и говорить теперь в заседании ему не было никакой надобности.

Несмотря на то что Австрия явно закусила удила, у многих членов заседания была надежда на благополучный исход конфликта.

В заключительном слове государя была та же надежда, но он находил, что теперь уже требуется более или менее серьезная угроза. Австрия дошла до того, что не отвечает даже на наши дипломатические миролюбивые предложения. Поэтому царь признал целесообразным применить подготовленную именно на этот случай частичную мобилизацию, которая для Германии будет служить доказательством отсутствия с нашей стороны неприязненных действий по отношению к ней.

На этом основании и решено было предварительно объявить начало подготовительного к войне периода с 13 (26) июля. Если же и после этого не наступит улучшение в дальнейших дипломатических переговорах, то объявить частичную мобилизацию.

Моя роль при этом постановлении была, как уже сказано выше, весьма скромная. Как военный министр против такого решения – хода на шахматной доске большой политики – я не имел права протестовать, хотя бы он и угрожал войной, так как политика меня не касалась. Настолько же не моим делом военного министра было решительно удерживать государя от войны. Я был солдат и должен был повиноваться, если армия призывается для обороны отечества, а не вдаваться в рассуждения. Меня могли бы обвинить в трусости, если бы, пользуясь в роли военного министра в мирное время всеми преимуществами моего высокого военного положения, я предостерегал бы от войны в то время, когда вся вероятность и мое личное убеждение были за то, чтобы русская дипломатия не отступала перед притязаниями австро-венгерской, как это имело место еще в 1909 году. Ко всем таким соображениям, которые меня ни на минуту не смущали, в смысле трудности предстоящей задачи, присоединилось еще впечатление, которое у меня и представителей других ведомств сложилось после доклада представителя Министерства иностранных дел. Из этого следовало, что другого выхода, как объявление войны, не было, и каждое мое слово против войны было бы бесполезно.

Моим протестом 25 июля я бы только отрицал возможность применения вооруженного нейтралитета. В данном случае решение подлежало министру иностранных дел, а он требовал частичной мобилизации!.. В соответствии с этим намечены были отправные точки, несмотря на то что я был противником частичной мобилизации и такого своего мнения не скрывал. Моим делом было подготовить армию для шахматной игры Сазонова, следовательно, и в этом отдельном вопросе мне приходилось повиноваться.

Повторяю, было бы другое дело, если бы я в 1914 году оказался в положении Редигера в 1909 году. В 1914 году армия была настолько подготовлена, что, казалось, Россия имела право спокойно принять вызов. Никогда Россия не была так хорошо подготовлена к войне, как в 1914 году.

На основании решения, принятого на совещании, подготовительный период к войне начался на следующий день после заседания. Лагерные сборы были распущены, войска вернулись в свои гарнизоны или казармы.

После этого заседания 25–26 и 27 июля царя я больше не видел. То, что происходило в эти дни в Министерстве иностранных дел, до меня не доходило. От Сазонова я не получал никаких сведений.

Вследствие распространившихся в городе слухов о нашей мобилизации граф Пурталес прислал ко мне германского военного агента майора фон Эггелинга.

Я подробно ознакомил его с настоящим положением вещей, уверив, что повеления об общей мобилизации не было и что на германской границе никаких приготовлений для выступления в поход сделано не было. В войсках Петербургского гарнизона происходила поверка походного снаряжения, обоза, вооружения.

Так как л. – гв. Павловский полк с этой целью выкатил свои обозы на Марсово поле, то это дало повод для распространения слухов о выступлении в поход гвардии. Я поручил Янушкевичу переговорить со штабом Петербургского военного округа и распорядиться, чтобы избегали прибегать к таким демонстративным мерам, которые способствовали бы распространению ложных и тревожных слухов о якобы уже объявленной войне. На это Янушкевич доложил мне, что великий князь как главнокомандующий войсками округа таким вмешательством был бы обижен, тем более что подобные занятия не выходили из пределов мирных работ, при поверках мобилизационного имущества, на смотрах, испытаниях и т. д.

Тем не менее я просил исполнить мое приказание, но не знаю, в какой мере оно было исполнено, так как после того мне ничего доложено не было.

Порядок объявления мобилизации у нас был такой: государь подписывал указ, поступавший затем в Сенат. После того за подписью министров военного, морского и внутренних дел в округа рассылались телеграммы с обозначением первого дня начала мобилизации, когда на это получится высочайшее повеление. И только затем происходило то, что называется «нажатием кнопки».

Всей этой процедурой ведало специальное Главное управление Генерального штаба исключительно с технической стороны дела, лишь как продолжение политики, перехода от слов к делу. Политическая часть была целиком в руках министра иностранных дел, поэтому 15 (28) июля через него и передано было начальнику Генерального штаба высочайшее повеление об изготовлении двух указов: одного – о частичной мобилизации и другого – на случай общей мобилизации.