Читать онлайн «Моя жизнь – борьба. Мемуары русской социалистки. 1897–1938». Страница 54

Не только буржуазная пресса, но и большая часть рабочей прессы в мире враждебно отнеслась к большевистской власти и ежедневно публиковала самые нелепые и клеветнические статьи о ней. Публикации социал-демократов и анархистов, которые не были прямо враждебными, были нерешительны в своем отношении к ней, памятуя о резких нападках, которые делались против них в прошлом большевиками, и, возможно, предвидя события будущего года. Насколько я могу помнить, в это время только две серьезные ежедневные газеты недвусмысленно поддержали новое правительство: орган итальянской социалистической партии «Аванти» и шведская газета «Политика», орган только что образовавшегося левого социалистического крыла. Последняя, выходившая в нейтральной стране, стала практически рупором Циммервальдского движения, в то время как «Аванти», хотя она и выходила в воюющей стране и подвергалась самым злобным преследованиям, героически защищала и русскую революцию, и требование немедленного мира.

Воздействие этих двух газет, публиковавшихся на языках, которые не были широко известны, было небольшим по сравнению с влиянием мировой прессы, объединившейся в своей оппозиции республике рабочих, солдат и крестьян. До Ноябрьской революции Радек и некоторые другие большевики опубликовали партийное информационное сообщение на шведском языке, рассказывающее о событиях в России. Но теперь они возвратились в Россию, и я должна была практически одна выполнять эту работу от имени Циммервальдского движения.

На протяжении нескольких месяцев в сводке, которую я готовила и публиковала на разных языках и рассылала в радикальные и либеральные газеты всего мира, я пыталась противодействовать кампании клеветы, развернутой в капиталистической прессе, тем, что представляла правдивую картину того, что происходило в России. Чтобы эффективно выполнять эту задачу, было необходимо иметь прямую и постоянную связь с Россией, и в этом-то и состояла моя самая большая трудность. Хотя Швеция была нейтральной страной, в ней не было прямой почтовой или телеграфной связи с Россией в это время общественных беспорядков и развала, а наша курьерская служба была далеко не регулярной. Очень часто курьеры прибывали с пачками русских газет, большая часть которых были слишком устаревшими, чтобы послужить моей цели.

Ленин следил за моей работой в этот период с величайшим волнением и интересом. Это был период, в который судьба революции в России, казалось, опирается на революционное сопротивление рабочих Западной Европы контрреволюционной пропаганде и интригам, направленным против России их собственными правительствами. Было необходимо, чтобы рабочие как союзнических государств, так и главных держав поняли, как нуждается Россия в безотлагательном мире. Ленин и большевики вообще были убеждены, что русская революция не сможет выжить, если она не послужит искрой, зажигающей пожары революций в Центральной Европе. И отчасти благодаря этой убежденности вожди большевиков на протяжении последующих трех лет продолжали переоценивать революционные настроения в Западной Европе и даже Америке и пытались создавать их искусственно там, где они не смогли развиться.

Однажды, когда я пожаловалась на нерегулярность работы нашей службы новостей, Ленин написал мне: «Дорогой товарищ, работа, которой вы занимаетесь, представляет собой чрезвычайную важность, и я прошу вас продолжать ее. Мы рассчитываем на вас, как на человека, оказывающего нам самую действенную поддержку. Не думайте о средствах. Тратьте миллионы, десятки миллионов, если необходимо. В нашем распоряжении много денег. Из ваших писем я понял, что некоторые курьеры не доставляют наши газеты вовремя. Пожалуйста, сообщите мне их имена. Эти саботажники будут расстреляны».

Разумеется, я не стала сообщать ему имена курьеров.

Упоминание Лениным денежных сумм, которые он хотел, чтобы я тратила, было сюрпризом и откровением для меня, хотя я знала, что первыми действиями победившей революционной власти были захват банков, отраслей промышленности и конфискация собственности у дворян и состоятельных людей, включая ювелирные и художественные изделия. Мой отрицательный ответ на его предложение тратить «миллионы, десятки миллионов», вероятно, раскрыл Ленину мою собственную наивность. Я не видела, чтобы наша пропагандистская кампания в интересах хоть России, хоть мировой революции требовала таких больших сумм денег. Я всегда считала – как и до сих пор считаю, – что способы, при помощи которых рабочие освобождают себя, не могут быть спущены сверху. Они должны вытекать из опыта самих рабочих как эксплуатируемого класса и из их понимания цели, которой они хотят достичь. Так, мои усилия и до и после революции были сконцентрированы не на искусственном «подстрекательстве» к революции через внешних агентов, а на социалистическом воспитании масс, которое даст им возможность освободить себя. Только революция, свершившаяся на такой основе, полагала я, могла выстоять против реакции, не изменившись в худшую сторону.

Несмотря на мой ответ Ленину, большие суммы денег начали поступать, по-видимому, для финансирования работы Циммервальдского движения, но большая их часть, как я вскоре обнаружила, должна была быть заплачена агентам, которые создавали большевистские движения и газеты по всему миру. И хотя у советской власти не было официального посольства в Швеции, в Стокгольме появилась торговая делегация, которая прибыла с целью вести переговоры по вопросам торговых отношений. Первым офисом этой делегации стала штаб-квартира Циммервальдского движения, и некоторая часть денег, которые я должна была тратить и раздавать, была оставлена мне курьерами этой делегации.

Вместе с одним из таких взносов я получила (сейчас я не помню, были ли это наличные или драгоценности) через посланца большевиков предложение открыть в Копенгагене коммунистическую газету, которая выходила бы ежедневно. Меня поразил недостаток революционного здравого смысла. Это был период, когда большевиков изображали подстрекателями кровавой революции во всем мире, отчаянно пытающимися добиться или сохранить коммерческие отношения с Западной Европой и дружбу с рабочим классом Европы. Все знали, что во всем Копенгагене найдется всего лишь горстка коммунистов. Что подумают датские рабочие, не говоря уж о правительстве, если вдруг ниоткуда возникнет ежедневная коммунистическая газета, получившая огромные финансовые вложения? Безусловно, существовали лучшие способы стимулировать лояльность датских рабочих русской революции! В это время Ленин верно написал в письме к американским рабочим: «Мы в осажденной крепости… Мы рассчитываем на неизбежность мировой революции». Но большевики не могли сделать мировую революцию или спустить сверху коммунистический аппарат. Этот последний метод, по моему убеждению, вызвал бы скорее антагонизм, нежели завоевал бы доверие рабочего класса.