Читать онлайн «Жизнь Ленина». Страница 74

Положение создалось такое, что недовольные неумелым подходом своих правительств к русскому вопросу западные посредники могли проявить свой патриотизм, идеализм, честолюбие и самомнение. Ничто не льстит так второстепенной фигуре, как конфиденциальные и кажущиеся важными отношения с главою государства. Ленин и Троцкий представляли в этом отношении большие возможности. Они уделяли много времени капитану Жаку Садулю, одному из младших сотрудников французской военной миссии в России, бывшему генеральному консулу Великобритании в Москве P. X. Брюсу Локкарту и Рэймонду Робинсу из Американского Красного Креста. Все трое упивались своей ролью. Она содержала все основные элементы высокого приключения: тайну, срочную настоятельность, близость с высокими сановниками, дискуссии, от которых могла зависеть судьба наций. Им казалось, что они пишут историю. Во всяком случае, они вписали в историю свои имена.

Артур Рэнсом, жизнерадостный англичанин с моржовыми усами, детский писатель, литературный критик и автор отличных корреспонденции в «Манчестер Гардиан», находил готовый прием у Ленина, Троцкого и других коммунистических вождей. Однажды Ленин спросил его о полковнике Робинсе. «Действительно ли он так дружески настроен по отношению к советскому правительству, как кажется?»

«Да, — отвечал Рэнсом, — но его дружелюбие — это дружелюбие спортсмена, уважающего смелость и отвагу перед лицом трудностей». Рэнсом передал Ленину слова, сказанные раз Робинсом: «Я не могу пойти против ребенка, которого я нянчил шесть месяцев. Но если бы большевистское движение было в Америке, я вышел бы тотчас на улицу с винтовкой — бороться с ним».

«Вот это честный человек, — сказал Ленин, — и дальновиднее большинства других. Он всегда мне нравился»{255}.

Робинс часто виделся с Лениным и еще чаще — с Троцким. Садуль и Локкарт тоже захаживали в маленький, тесный кабинет Троцкого. После встречи с премьер-министром Ллойд Джорджем Локкарт был назначен «главой особой миссии для установления неофициальных взаимоотношений с большевиками». Перед отъездом в Россию Локкарт завтракал в лондонском ресторане «Лайонс» с советским представителем Максимом Литвиновым, давшим ему письмо Троцкому, в котором говорилось, что Локкарт едет «с официальной миссией в Россию»{256}. Член военного кабинета и военный министр в 1918 году лорд Милнер, сам в 1917 году побывавший в России, накануне отъезда Локкарта из Англии сказал ему, что его «главной задачей будет нанести как можно больше вреда немцам и вставить палку в колеса переговоров о сепаратном мире»{257}.

Локкарт прибыл в Петроград 31 января 1918 года и на другой день встретился с г. Чичериным, замещавшим Троцкого в комиссариате по иностранным делам, пока тот был в Брест-Литовске. Из этой встречи и последующих Локкарт вынес впечатление, что большевики «очевидно хотят в своей внешней политике использовать немцев против союзников, а союзников против немцев»{258}. (На Генуэзской конференции 1922 года, Чичерин, к тому времени ставший комиссаром по иностранным делам, применил тот же гамбит, но наоборот: он сказал немцам, что его переговоры с англичанами, на самом деле неудачные, идут хорошо и что, если немцы ценят отношения с Россией, то сейчас самое время подписать Раппальский договор. Немцы так и сделали.) Переговоры в Брест-Литовске в самом деле шли неудачно для большевиков. Но дружественный жест со стороны Англии только ускорил бы сепаратный мир на условиях более благоприятных для большевиков, а сепаратного мира Локкарт, Робинс и Садуль желали менее всего.

В течение последующих месяцев Локкарт находился в близком сотрудничестве с Рэймондом Робинсоном. «Скорее филантроп, чем политик, Робинс был прекрасным оратором, — пишет Локкарт— Его разговор, как разговор г-на Черчилля, всегда бывал монологом, но никогда не наскучивал собеседнику. У него была поразительная внешность — черные волосы и орлиные черты лица: индейский вождь с Библией вместо томагавка… Несмотря на свое богатство, он был антикапиталистом. Но, при всей своей симпатии к угнетенным, он преклонялся перед великими людьми. Его прежними идолами были (Теодор) Рузвельт и Сесиль Роде… А Ленина забавлял культ героев, и из всех иностранцев одного Робинса он всегда был готов видеть; только Робинсу удалось своей личностью импонировать бесстрастному вождю большевиков»{259}. Личность Робинса, действительно, была импозантна. Ленин был фанатик, и Робинс был фанатик. Очевидно, есть фанатики с горячим сердцем и фанатики с холодным умом. Робинс принадлежал к первым, Ленин — к последним, но фанатизм, бывший их общей чертой, делал их родственными друг другу. Кроме того, Ленина, наверное, забавлял этот американец, занимавшийся золотоискательством в Аляске и филантропией в Чикаго, страстно верующий человек, который отстаивал дружественные отношения с большевиками, врагами религии и богатства.

Робинс приехал в Россию при Керенском, чтобы работать под начальством полковника Вильяма Б. Томпсона, заведовавшего Американским Красным крестом. Томпсон был мультимиллионером. Он собрал маленькую группу видных правых эсеров, в их числе Екатерину Брешко-Брешковскую, «бабушку русской революции», Николая Чайковского и других деятелей, заинтересованных в подъеме политического и военного духа и укреплении антибольшевистского правительства. Принимая во внимание нужду в деньгах, Томпсон снял со своего личного счета в нью-йоркском банке Дж. П. Моргана и Компании «миллион долларов, как одну копейку», по выражению Дж. Ф. Кеннана{260}, и перевел эти деньги в петроградский банк, на имя группы{261}. Робинс был человеком такого же залихватского, отзывчивого, экспансивного, небюрократического и недипломатического склада, что и Томпсон. В конце ноября 1917 года, когда Томпсон вернулся из России в Америку, Робинс заменил его на посту начальника Красного креста. В 1915 году Робинс был вождем Национального Христианского Социального Евангелического движения в Соединенных Штатах. В 1917 году этот евангелист попал к большевикам. Его роль требовала, чтобы он оказывал сопротивление выходу России из войны. Повинуясь внутреннему порыву, он поставил перед собой еще одну задачу, противоречащую первой, а именно: добиться справедливой политики по отношению к советскому правительству.

Садуль, адвокат и член Палаты депутатов, в начале войны служил помощником французского министpa вооружений, социалиста Альберта Тома. Локкарт назвал Садуля «французским Робинсом», но, как заметил Кеннан, «Робинс и Садуль, по-видимому, не испытывали взаимного влечения, и между ними не было близких связей. Это частично объясняется, может быть, разницей в языке, но только частично. Оба были эгоистами, всецело погруженными в свои собственные переживания. Оба были склонны придавать своим собственным контактам с советскими властями преобладающее значение по сравнению со своими соперниками»{262}.