Читать онлайн «Американский доктор из России, или История успеха». Страница 1

Все русские иммигранты в Америке делятся на пустивших корни в этой чужой стране и тех, которые проживают в ней, но корни свои оставили в родной земле. В 1978 году я в возрасте почти пятидесяти лет эмигрировал с семьей в Америку. Мы сумели пустить здесь корни. Сначала я приспосабливался к Америке, но, добившись успеха стал приспосабливать Америку к себе. На долгом пути было много интересных событий, встречалось много интересных людей — американцев и русских.

Первые годы нашего пребывания в США я описал в книге «Русский доктор в Америке» («Захаров», 2001). Многие читатели спрашивали: что с нами случилось дальше, смогли мы стать американцами? Пусть по этой моей новой книге читатели судят сами, кем мы стали. Ничто так не интересно, как личные истории, тем более — истории успеха.

Попасть в элиту частной медицины США непросто: американские доктора весьма неохотно принимают в свою среду коллег-иммигрантов. Они закономерно гордятся достижениями своей медицины и настороженно относятся к врачам с другим уровнем подготовки и оставляют им лечение иммигрантов. В Соединенных Штатах проживают более двух миллионов иммигрантов из бывшего Советского Союза: широкое поле деятельности для докторов-соотечественников.

Мне посчастливилось быть свидетелем и участником взлета американской медицины в 1980-1990-х годах. Если больной может выбирать, лечиться ему лучше всего в Америке. Но вот вопрос: кто такой хороший специалист и кто такой хороший доктор? Можно быть хорошим специалистом, но не стать хорошим доктором. И, наоборот, хороший доктор — не обязательно хороший специалист. Специалист отличается глубиной знаний. Но практическая медицина — это самая человечная изо всех профессий: это и наука, и сложное искусство врачебного подхода к больному человеку. Хороший доктор — это носитель человечности медицины. Чтобы лечить болезни средней тяжести, больному нужен хороший доктор. Но когда состояние тяжелое, победить может только специалист.

Я много ездил по миру с лекциями и операциями и видел, что лицо медицины меняется повсюду: все больше хороших специалистов и все меньше хороших докторов. И, при всех успехах медицины, у меня сложилось впечатление, что чем она богаче лекарствами и инструментами, тем меньше в ней человечности отношений между доктором и больным.

Я старый врач, проработавший 25 лет в России и столько же в Америке. Я сумел сохранить в себе традиции русского доктора, но успел стать в Штатах специалистом нового типа. В этой книге я рассказываю, как непросто сочетать в себе эти черты.

Мемуары — социально-историческое повествование, отражающее личный опыт. В этой книге — весь мой личный опыт за годы, прожитые в Америке. Я заканчиваю ее рассказом о том, что думает старый хирург, оставаясь один на один с воспоминаниями.

У всех бывает свой «синий троллейбус», последний, случайный, когда жизнь делает неожиданный поворот. Со мной такое случалось много раз и случилось в одно октябрьское утро 1987 года в Нью-Йорке.

Осень — это лучшее время года здесь. После надоевшего летнего зноя и влажности установились ясные теплые дни, ночи стали прохладными, деревья в парках и на бульварах окрасились великолепным багрянцем. Обычно в это время у меня становилось легко на душе и улучшалось настроение. Но в тот октябрь на душе лежала тревога и настроение было грустное: я совершенно не знал, что ожидало меня в ближайшем профессиональном, врачебном будущем.

В группе докторов, с которыми проходил пятилетнюю стажировку по специальности, я делал утренний обход послеоперационных больных в Бруклинском госпитале. Переходили от одного больного к другому, негромко обмениваясь замечаниями по ходу лечения, делали перевязки, записывали назначения в историях болезней. За окном сияло солнце, мои молодые коллеги выглядели расслабленнее, чем всегда, улыбались и заигрывали с молоденькими сестрами.

Я был старше их вдвое, и мне было не до улыбок. Девять лет иммиграции ушло у меня на то, чтобы снова стать доктором, теперь — в Америке.

В 1978-м я выехал из России, четыре года ушли на изучение английского, на работу ортопедическим техником и на сдачу экзамена, обязательного для всех иностранных докторов. Наконец мне удалось найти место в «Inner City Hospital» (что-то вроде «Госпиталя гетто»). Брали туда лишь иммигрантов, которых не приняли ни в один другой госпиталь, и я был в их числе.

Жилось трудно и грустно; какое-то время я подумывал совсем уйти из медицины. Куда? У меня была вторая профессия, писательская. Но быть в Америке русским писателем и этим зарабатывать на хлеб невозможно. В пятьдесят семь я был, наверное, самый старый врач-резидент в Америке. Ну кому нужен такой начинающий хирург?..

Хотя, по-настоящему, за плечами у меня был опыт 25 лет работы и положение профессора в Москве. Неужели я никому не нужен? — Это грустно.

Услышав мой русский акцент, заведующий хирургическим отделением, иммигрант из Гаити, сказал с французским акцентом: «Я могу поставить вас в список на очередь, и вызову, если будет свободное место ночного дежурного в приемном покое…»

Это была самая низкая врачебная позиция.

Между иммигрантами это называлось «очередью акцента»: все старались брать на работу своих. Госпиталей с явным преобладанием иммигрантов из России в Америке не было. Имелась, впрочем, возможность открыть частную клинику в районе, где густо селились русские, и пользовать их, потому что американцы к русским докторам не обращались. Многие наши так и делали, и это давало неплохой заработок. Но я всю жизнь простоял у операционного стола, умел и хотел делать не только деньги, но и операции, постоянно думал об этом и все больше мрачнел. Вдобавок меня раздражал частым писком биппер на поясе: операторы вызывали меня в другие отделения. Вот опять он запищал. На этот раз звонок был из города. Я услышал голос Уолтера Бессера: