Читать онлайн «Быть Хокингом». Страница 3

К моему глубочайшему изумлению, мне предложили место в Уэстфилде, но к Рождеству я уже не испытывала оптимизма по этому поводу: мой энтузиазм по поводу Испании большей частью угас. Когда Диана пригласила меня на новогоднюю вечеринку, которую она устраивала вместе с братом 1 января 1963 года, я появилась там в темно-зеленом опрятном наряде из шелка (синтетического, разумеется), с волосами, зачесанными назад и свернутыми в экстравагантный завиток, застенчивая и неуверенная в себе до глубины души. Там, прислонившись к стене в углу комнаты, спиной к свету, сопровождая фразы жестами длинных тонких пальцев, изящно сложенный, с волосами, падающими на лицо поверх очков, в мягком пиджаке черного бархата и красном бархатном галстуке-бабочке стоял Стивен Хокинг, молодой человек, которого я видела прогуливающимся по летней улице.

Он стоял в некотором отдалении от других гостей, разговаривая с другом из Оксфорда о космологическом исследовании, начатом им в Кембридже, – но не с тем куратором, на которого рассчитывал: не у Фреда Хойла, популярного телевизионного ведущего научных программ, а у человека с необычным именем – Dennis Sciama. Поначалу Стивен полагал, что имя его малоизвестного преподавателя читается как Скиама, но, как выяснилось по приезде в Кембридж, верно было произносить Шама. Он признался, что испытал облегчение, когда прошедшим летом (в то время, когда я сдавала выпускные экзамены в школе) узнал, что ему присудили степень бакалавра с отличием в Оксфорде. Таков был благополучный результат устного собеседования, которое проводится, когда комиссия заходит в тупик, не в силах определить, какого диплома достоин академически неуспешный кандидат, проявляющий, судя по работам, проблески гениальности: с отличием, отличие второго класса или без отличия. Последнее приравнивалось к провалу на экзаменах. Он небрежно уведомил комиссию, что если ему присудят степень с отличием, то он отправится писать диссертацию в Кембридж, став своеобразным троянским конем в стане соперника; если же отличие второго класса (в этом случае он также мог бы заниматься исследованиями), то останется в Оксфорде. Экзаменаторы не стали рисковать и присудили степень с отличием.

Я увидела Стивена, прислонившегося к стене в углу комнаты, изящно сложенного, с волосами, падающими на лицо поверх очков, в мягком пиджаке черного бархата и красном галстуке-бабочке.

Стивен объяснил своей немногочисленной аудитории, состоящей из меня и его оксфордского приятеля, что он также нимало не рисковал, обеспечив себе пути к отступлению, понимая ничтожность шансов получить степень с отличием в Оксфорде, учитывая его пренебрежительное отношение к учебе. Он не посетил ни одной лекции; его ни разу не заметили за общими академическими занятиями с друзьями; ходили легенды о том, что он разорвал неоконченную работу, бросил ее в мусорную корзину преподавателя и вышел из аудитории, и это была правда. Опасаясь, что он не сможет продолжить научную работу, Стивен подал заявление на поступление в секретариат Ее Величества и уже прошел предварительный отбор, представлявший собой уик-энд в загородном доме. В принципе, он был готов к вступительным испытаниям для службы при дворе сразу после выпускных экзаменов. Однажды утром он проснулся (по обыкновению поздно) со смутным ощущением, что ему что-то нужно было сделать, кроме привычного прослушивания аудиозаписи «Кольца нибелунга»[7]. Поскольку он не вел ежедневника, полностью полагаясь на свою память, то он и не смог выяснить, что же это было, до тех пор, пока через несколько часов на него не снизошло просветление: это был день экзаменов для поступления на королевскую службу.

Стивен не посещал ни одной лекции; его ни разу не заметили за общими академическими занятиями с друзьями; ходили легенды о том, что он разорвал неоконченную работу, бросил ее в мусорную корзину преподавателя и вышел из аудитории.

Я слушала его, завороженная и изумленная, испытывая притяжение к этому необычному персонажу со странным чувством юмора и независимой личностью. То, как он рассказывал свои истории, стоит отдельного упоминания: поток речи перемежался приступами смеха, ими он доводил себя до икоты и почти задыхался; так его смешили собственные шутки, предметом которых зачастую был он сам. Я увидела в нем человека, похожего на меня: он точно так же шел по жизни, спотыкаясь, но замечая забавную сторону своих неудач; был достаточно застенчив, но умел выражать свое мнение. Однако, в отличие от меня, Стивен обладал развитым чувством собственной ценности и имел достаточно самоуверенности, чтобы его демонстрировать. Вечер подходил к концу; мы познакомились и обменялись адресами, но я не думала, что мы еще когда-нибудь увидимся, если это не произойдет случайно. Я сочла небрежную прическу и галстук-бабочку фасадом, манифестом независимости суждений, который в будущем не затронет моих чувств; я пройду мимо, как Диана, а не замру в восхищении, встретив его на улице.

Несколько дней спустя я получила от Стивена карточку с приглашением на вечеринку 8 января. Надпись была сделана прекрасным каллиграфическим почерком – я завидовала этому навыку, но не смогла освоить, несмотря на продолжительные занятия. Я посоветовалась с Дианой, которая тоже была приглашена. Она сказала, что праздник посвящен двадцать первому дню рождения Стивена (об этом ни слова не говорилось на карточке), и пообещала зайти за мной. Трудно было выбрать подарок для человека, с которым я только что познакомилась, поэтому я остановилась на памятной грампластинке.

Дом на Хилсайд-роуд в Сент-Олбансе оказался истинным памятником бережливости. Не то чтобы это было чем-то необычным в те дни: послевоенное время заставило всех относиться к деньгам с уважением, быть осмотрительными в покупках и избегать ненужных трат. Просторный трехэтажный дом из красного кирпича, построенный в начале ХХ века по адресу Хилсайд-роуд, 14, обладал определенным очарованием, поскольку сохранился в первозданном виде и не был испорчен такими нововведениями, как центральное отопление или ковровые покрытия. Природа, естественный износ и дети оставили свои отметки на обшарпанном фасаде дома, скрытом за беспорядочной изгородью. Глициния обрамляла ветхое витражное крыльцо; в свинцовой раме передней двери недоставало нескольких цветных стеклянных ромбов. Хотя за звонком в дверь не последовало немедленной реакции, через какое-то время ее все же открыла та самая персона, которую можно было наблюдать в шубке у пешеходного перехода. Она представилась как Изабель Хокинг, мать Стивена. С ней рядом стоял очаровательный маленький мальчик с темными волнистыми волосами и яркими голубыми глазами. За их спинами единственная лампочка освещала длинный, мощенный желтой плиткой коридор, тяжеловесные предметы мебели – среди них старинные маятниковые часы – и оригинальные обои «Уильям Моррис»[8], потемневшие от времени.