Читать онлайн «Сталин. Жизнь одного вождя». Страница 49

Как и предупреждали «правые» оппоненты Сталина, такие меры давали сиюминутные результаты, но загоняли деревню в тупик. Реквизиции убивали экономическую заинтересованность крестьян, вели к падению производства. Каждый последующий сбор урожая неизбежно должен был происходить в худших условиях, чем предыдущий. Следовательно, каждые новые хлебозаготовки требовали все более жестоких методов. Порочный круг чрезвычайных мер был чреват деградацией деревни и политическими кризисами, в частности массовыми волнениями крестьян, неустойчивостью крестьянской по своему составу армии и т. д. Именно от Сталина, который к этому времени захватил лидирующие позиции в Политбюро, ждали указаний, как вырваться из этого круга.

Выбор курса, однако, был существенно ограничен ультралевой политикой, которую Сталин всячески поощрял в период борьбы с «правыми». Неудивительно, что Сталин пошел по пути самому простому и безопасному – лично для него, но не для страны. Борьба с «кулаком» и экспроприация собственности крестьян были доведены до логического конца – до лишения крестьян частной собственности вообще, до превращения их в работников аграрных предприятий, управляемых государством. Методом достижения этой цели была так называемая «коллективизация», по большей части насильственное объединение крестьян в колхозы. Перечеркнув предыдущие партийные решения о сравнительно умеренных темпах, Сталин в ноябре 1929 г. провозгласил курс на сплошную коллективизацию. В декабре последовал сталинский призыв уничтожить «кулаков» как класс.

Фактически победивший вождь провоцировал новую более мощную волну революции в деревне. Опираясь на сталинские политические указания – форсировать коллективизацию и бить «кулака», местные активисты получили полную свободу действий. Лихорадочная насильственная коллективизация и террор охватили деревню еще до того, как новый колхозный проект был сколько-нибудь серьезно обсужден и воплощен в конкретные директивы. Этот сталинский метод ставил партию перед свершившимся фактом. Коллективизация якобы началась «снизу», а значит, не было другого способа, кроме как поддержать и расширить колхозное движение, какие бы уродливые формы оно ни принимало. Многие партийные карьеристы и радикалы, почувствовав силу и решительность Сталина, с энтузиазмом откликнулись на его призывы. Рапорты об успехах коллективизации посыпались в Москву как из рога изобилия.

Окончательно сталинский метод коллективизации был принят на вооружение в начале 1930 г. во время работы специальных комиссий в ЦК партии. Члены комиссий, вполне послушные Сталину функционеры, поначалу вели себя довольно сдержанно и осторожно. В целом руководствуясь сталинским лозунгом о массовой коллективизации, они тем не менее предлагали растянуть ее сроки на несколько лет. Несмотря на господствующую в стране истерию «классовой борьбы», комиссии пытались облегчить судьбу миллионов «кулаков»: их, конечно же, объявили врагами колхозного строя, но при этом предлагали не загонять в угол. Репрессиям, по мнению членов комиссий, нужно было подвергать только тех «кулаков», которые активно сопротивлялись властям. Остальных надлежало принимать в колхозы, хотя и с разными ограничениями. Огромное значение имела умеренность комиссий в организационных вопросах. Выдвигались требования не допускать обобществления (фактически реквизиций в пользу колхозов) всего крестьянского имущества, ограничиваться только основными средствами производства, оставлять в частной собственности крестьян хотя бы небольшие личные хозяйства[303].

Предложения комиссий ЦК партии по коллективизации были, видимо, хорошим вариантом действий в конкретных условиях 1930 г. Они позволяли хоть немного угомонить партийных экстремистов на местах и успокоить крестьян. Некоторое ограничение уровня обобществления крестьянской собственности, совмещение колхозов и личных хозяйств, как показало будущее, вообще было настоящим спасением для колхозной системы и страны в целом. Используя исторические аналогии, можно сказать, что сохранение личных хозяйств превращало крестьян в государственных крепостных, отрабатывающих обязательные повинности в государственных латифундиях. Это позволяло крестьянам прокормить себя и значительную часть страны, несмотря на низкую эффективность колхозов. Однако Сталин был сторонником иной модели взаимоотношений государства и крестьян. Его идеалом являлась полная зависимость крестьян от работы на государство. Сталин был приверженцем тотальной экспроприации крестьянской собственности и инкорпорации деревни в антирыночную государственную экономику.

Получив материалы комиссий, Сталин подверг их острой критике и сам взялся за дело[304]. Под его пером план коллективизации приобрел очертания военной кампании против старого крестьянского мира. Во-первых, Сталин резко сократил сроки проведения коллективизации. В ряде основных сельскохозяйственных районов ее предполагалось завершить уже осенью 1930 г. Причем сам тон сталинских директив не оставлял сомнений в том, чего ожидала Москва от местных функционеров, – темпов и еще раз темпов! Во-вторых, Сталин резко пресек все разговоры о возможной интеграции «кулака» в колхозы. Это было категорически запрещено. «Кулаки» и их семьи подлежали ссылке в отдаленные районы СССР, арестам, заключению в лагеря, расстрелам. Наконец, Сталин категорически отклонил все предположения о длительном сосуществовании колхозов и частных крестьянских хозяйств. Из «мягких» проектов директив беспощадно вычеркивались упоминания о сохранении собственности крестьян. Более того, конечной целью коллективизации, ее идеалом объявлялись так называемые «коммуны» – утопические производственные и социальные образования, плод фантазий социалистических фанатиков. В советском случае в «коммунах» крестьянское имущество максимально обобществлялось – вплоть до домашней птицы и даже личных вещей.

Проводя коллективизацию форсированными темпами, уничтожая наиболее зажиточный и влиятельный слой крестьян, Сталин, вполне очевидно, преследовал несколько целей. Имущество «кулаков» служило производственной базой колхозов. При помощи самих колхозов в кратчайшие сроки создавался механизм беспрепятственной перекачки ресурсов из деревни в индустрию. Свою роль играла вера Сталина и многих других партийных функционеров в близкое пришествие безденежного продуктообменного социализма. Деньги в условиях форсированной индустриализации переставали выполнять роль экономического регулятора, но с точки зрения партийных леваков, чем хуже для денег – тем лучше. В общем, речь шла о возвращении (на новой стадии и с некоторой спецификой) к политике «военного коммунизма».