Читать онлайн «Сталин. Жизнь одного вождя». Страница 48

Добившись организационной изоляции группы Бухарина и Рыкова, Сталин нанес окончательный удар, объявив именно их лидерами «правого уклона» в партийных рядах. В обстановке политической истерии и нарастания радикализма «умеренные» силы в партии были принуждены замолчать. Большинство членов Политбюро, поставленные перед окончательным выбором, каждый по своим причинам поддержали Сталина. Фактически Политбюро превратилось в сталинскую фракцию. Бухарин, Томский, Угланов, Рыков в 1929–1930 гг. один за другим выбыли из Политбюро, перейдя в разряд функционеров второго плана. В годы Большого террора все они погибли.

Победа Сталина была в равной мере результатом его умелых интриг и ошибок его оппонентов. Сталин использовал богатый опыт аппаратных манипуляций, приобретенный им в годы борьбы с Троцким, Зиновьевым и Каменевым. Немалое значение имели возможности Сталина как генерального секретаря партии, влиявшего на кадровые назначения. Сталин отлично научился манипулировать людьми, он умел выжидать и аккуратно дозировать удары, чтобы не напугать раньше времени потенциальных сторонников и колеблющихся. Маскируя до поры свои истинные намерения, он выглядел уравновешенным политиком, лояльным членом партийного сообщества, непримиримым только к врагам. Все изменилось буквально через несколько лет. Многие, если не большинство из тех, кто поддержал Сталина, не раз горько пожалели о своем выборе, оказавшись следующими в длинной очереди жертв. В этом заключалось сталинское мастерство: заставить других пожалеть о своих поступках тогда, когда уже поздно.

Результатом победы сталинской фракции было принятие и реализация политики «большого скачка». В значительной мере под воздействием Сталина в экономическую сферу переносились методы «классовой борьбы» и революционного штурма. Социально-экономические ограничители и расчеты были отброшены как ненужный мусор. Индустриальные планы и капитальные вложения в индустрию наращивались в той мере, в какой это считалось необходимым. Ставка делалась на масштабные закупки западного оборудования и целых заводов, быстрое их освоение и затем – столь же быстрое наращивание собственного производства. Исторические обстоятельства, казалось, благоприятствовали этим планам. Ввергнутый в кризис и депрессию Запад более охотно сотрудничал с СССР.

Принятые в апреле 1929 г. задания экономического роста на предстоящие пять лет ставили очень высокую планку, но несмотря на это они почти сразу были пересмотрены и доведены до абсурда. Планы увеличивались в полтора, два, три раза. Пятилетка превращалась в четырех– и даже трехлетку. Соревнуясь в экономическом безумии, партийные и хозяйственные функционеры снимали с потолка все новые и новые рекордные цифры. «Максимум в десять лет мы должны пробежать то расстояние, на которое мы отстали от передовых стран капитализма […] Говорят, что трудно овладеть техникой. Неверно! Нет таких крепостей, которые большевики не могли бы взять», – заявлял Сталин[301].

Превращение экономики в крепость, которую предстояло взять большевикам, возвращало страну к политике «военного коммунизма» периода гражданской войны. Экономические стимулы и методы организации производства и труда почти полностью подменялись политическими кампаниями, энтузиазмом меньшинства и принуждением большинства. Было объявлено, что дезорганизация финансовой системы и торговли, огромная инфляция – это закономерный результат движения к социализму, к отмиранию товарно-денежных отношений и введению продуктообмена между городом и деревней. Как и предвидели более умеренные лидеры партии, бездумное наращивание темпов уничтожило элементарные индикаторы экономического развития. В декабре 1930 г. новый руководитель промышленности Г. К. Орджоникидзе сообщал, что даже такие ключевые объекты, как Магнитогорский и Кузнецкий металлургические комбинаты, Нижегородский автозавод, Бобриковский химкомбинат, строились без готовых проектов. Во многих случаях, говорилось в записке, «деньги расходуются без всяких смет», что ведет к увеличению затрат. «Отчетность чрезвычайно слаба и запутана. До сих пор никто не может сказать, сколько стоила постройка Сталинградского тракторного завода». Сталин ознакомился с этой запиской и оставил на ней формальные пометы, которые свидетельствовали о нежелании ничего менять[302].

Для проведения столь расточительной политики нужны были материальные ресурсы и рабочие руки. Их брали прежде всего в деревне.

Сталинский скачок был обеспечен резким снижением уровня жизни всего населения страны. Особенно беспощадной эксплуатации подверглась деревня, по существу превращенная во внутреннюю колонию. Конечно, никто не сомневался, что в преимущественно аграрной стране именно крестьянам придется заплатить по счетам индустриализации. Споры шли о размерах этой платы и методах ее изъятия. Большевики не любили крестьян и считали их отмирающим классом. Однако в годы нэпа, осознав экономическое значение крестьянских хозяйств, власти старались не слишком обижать деревню, закрывая глаза даже на такие политически нежелательные явления, как усиление «крепкого мужика». В очередной раз крестьяне «помешали» государству в конце 1920-х. Наращивание капитальных вложений в индустрию, с которым были согласны все члены коллективного руководства, потребовало изменения взаимоотношений с деревней. В конце 1927 – начале 1928 г. пока еще единое Политбюро продолжало дрейф влево, дополняя экономические стимулы растущим административным нажимом. Результат этого курса остался неизвестным, так как Сталин перехватил инициативу и превратил дрейф в регату. Радикальные изъятия хлеба при помощи репрессий превращались в продразверстку.

Как и предупреждали «правые» оппоненты Сталина, такие меры давали сиюминутные результаты, но загоняли деревню в тупик. Реквизиции убивали экономическую заинтересованность крестьян, вели к падению производства. Каждый последующий сбор урожая неизбежно должен был происходить в худших условиях, чем предыдущий. Следовательно, каждые новые хлебозаготовки требовали все более жестоких методов. Порочный круг чрезвычайных мер был чреват деградацией деревни и политическими кризисами, в частности массовыми волнениями крестьян, неустойчивостью крестьянской по своему составу армии и т. д. Именно от Сталина, который к этому времени захватил лидирующие позиции в Политбюро, ждали указаний, как вырваться из этого круга.

Выбор курса, однако, был существенно ограничен ультралевой политикой, которую Сталин всячески поощрял в период борьбы с «правыми». Неудивительно, что Сталин пошел по пути самому простому и безопасному – лично для него, но не для страны. Борьба с «кулаком» и экспроприация собственности крестьян были доведены до логического конца – до лишения крестьян частной собственности вообще, до превращения их в работников аграрных предприятий, управляемых государством. Методом достижения этой цели была так называемая «коллективизация», по большей части насильственное объединение крестьян в колхозы. Перечеркнув предыдущие партийные решения о сравнительно умеренных темпах, Сталин в ноябре 1929 г. провозгласил курс на сплошную коллективизацию. В декабре последовал сталинский призыв уничтожить «кулаков» как класс.