Читать онлайн «Происхождение партократии». Страница 138

Возмущенная оппозиция обратилась по этому поводу со специальным письмом в ЦК. В нем говорилось: «Политически обанкротившийся Сталин собирается пойти по дорожке Керенского, Переверзева, Алексинского. Если нам приходится заниматься этим делом Сталина, то лишь потому, что в миллионной партии есть много молодых, политически неискушенных революционеров, которые не сразу разберутся во всем. Во время Великой Французской Революции это называлось "амальгамой". В один судебный процесс соединяли революционеров и монархистов, левых якобинцев и спекулянтов, чтобы спутать карты, обмануть народ. Термидорианская эпоха Французской революции полна таких "амальгам". В июльские дни 1917 г. Алексинский, Переверзев, Керенский и Церетели пытались прибегнуть против Ленина к таким же "испытанным" средствам, выдвигая свидетелем офицера Ермоленко, выдумывая шпионаж в пользу Германии… Мы, ученики Ленина, готовы, если этого потребует пролетарское дело, пройти и через такой этап» (там же, стр. 39).

Вот для создания такой «амальгамы», чтобы посадить организаторов Октябрьской революции на скамью подсудимых рядом с «белогвардейцами», «монархистами» и «буржуазными интеллигентами», ГПУ производит аресты всех работников государственной типографии, объявленной теперь нелегальной. Так как оппозиция и после разгрома типографии позаботилась, чтобы широко распространить свое вышецитированное письмо в партии и за границей, по линии оппозиционных групп Коминтерна, то ЦК поспешил ответить новыми обвинениями против оппозиции. ЦК обвинил оппозицию, что она не только нарушила «Заявление от 8 августа», но и на самом деле подготовляет свержение существующего режима.

27 сентября 1927 года Политбюро и Президиум ЦКК обратились к активу партии с ответным письмом лидерам оппозиции, в котором, между прочим, говорилось следующее: «Оппозиционеры играют с идеей свержения существующего в СССР режима. В ответ на раскрытие нитей военно-путчистской организации вокруг беспартийных "работников" нелегальной типографии оппозиции, Зиновьев, Смилга и Петерсон заявляют, что у нас в СССР имеется сейчас положение, подобное июльским дням 1917 г… Это значит считать ВКП (б) контрреволюционной партией… Вожди оппозиции вопреки своему заявлению от 8 августа… сделали ряд дальнейших шагов в сторону оформления своей фракции в партию, состоящую из блока оппозиции с буржуазными интеллигентами, которые в свою очередь блокируются с элементами, помышляющими о военном заговоре в СССР» (там же, стр. 39–40). Словом, оппозиция готовится к свержению коммунистической диктатуры в СССР через создание новой партии и путем «военного заговора»!

Это была такая чудовищная ложь, по сравнению с которой знаменитое дело капитана Дрейфуса кажется изобретением сущих профанов. В том и заключалась вся трагедия оппозиции, что она твердила лишь об опасности термидора и о возможном этапе «амальгам», тогда как Сталин уже фактически совершил контрреволюционный переворот, который должен был привести к установлению его личной тирании. Сталин как бы подсказывал лидерам оппозиции, что его можно свергнуть только силой, путем политического или военного заговора. Но Сталин был глубоко неправ, когда считал оппозицию способной на это. Конечно, он сам не верил в свое обвинение против оппозиции. Ведь это тот же Сталин говорил на пленуме ЦК и ЦКК всего месяц тому назад: «Можете судить, до чего плачевно положение группы Троцкого, если она, работая в поте лица в продолжение четырех месяцев, едва сумела собрать около тысячи подписей. Я думаю, что любая группа оппозиционеров могла бы собрать несколько тысяч подписей, если бы она умела работать. Повторяю: смешно, когда эта маленькая группа, где лидеров больше, чем армии (смех)… угрожает миллионной партии: "Я тебя вымету"». (Смех.) (Сталин, Соч., т. 10, стр. 53–54).

Почему же Сталин считал столь «маленькую группу», которая работать даже не умеет, столь опасной, способной на подготовку заговора? Сталин ей приписывал то, что он сам сделал бы на месте оппозиционеров. К своему счастью, он имел дело с «политическими донкихотами» (это определение принадлежит самому Сталину), которые боролись, увы, не с ветряными мельницами, а со Сталиным, но путем извержения нескончаемого потока «словесной руды» в виде тезисов, писем, меморандумов, платформ. Историку, внимательно изучавшему этот этап истории партии, просто невозможно понять, какую чудодейственную силу приписывала оппозиция слову, обращенному к партии, которой ведь уже не было, как в этом признавался и сам Троцкий.

Оппозиционеры, хотя и большевики, были людьми безусловно идейно убежденными, а в понимании долга, чести и честности — прямыми антиподами Сталина. Они считали, что служащие типографии арестованы Сталиным лишь потому, что он все еще не осмеливается арестовать лидеров оппозиции, заказ которых исполняли арестованные. Ограждая пока что Троцкого, Зиновьева и Каменева, как членов ЦК, лидеры оппозиции вне ЦК, но бывшие при Ленине и до Сталина секретарями ЦК, — Серебряков и Преображенский, — еще 15 августа написали в ЦК и ЦКК письмо, в котором заявляли, что и за разгромленную типографию и за арестованных служащих ответственны они, так как те выполняли только их заказ. В письме далее говорилось: «Заявляем вам, что политически ответственными за это дело и его организаторами являемся мы, а не случайно связанные с этим беспартийные. Имея в руках все типографии, всю печать, все партийные ресурсы, вы не даете нам, старым большевикам, защитить перед партией накануне съезда наши взгляды и заставляете нас прибегать к этим кустарным способам размножения наших предсъездовских материалов… Вы знаете хорошо нас. Вы знаете, что мы не можем, как старые партийцы, отказаться от защиты наших взглядов… Мы будем искать других таких же доступных нам средств… Мы требуем немедленного освобождения всех арестованных по данному делу, так как за все это отвечаем мы. Е. Преображенский, Серебряков, Шаров» («Партия и оппозиция по документам», стр. 37). Зиновьев тоже направил в ЦК заявление, в котором он пишет, что хотя арестованных он не знает, хотя он допускает, что среди них могли быть и бывшие белые офицеры, но, тем не менее, они только выполняли задание Преображенского, Серебрякова и Шарова, поэтому он, Зиновьев, солидаризуется с их письмом и требует немедленного освобождения арестованных.

Сталин решил разоблачить «контрреволюционные» связи оппозиции перед «мировым пролетариатом» — перед Коминтерном (Коминтерн и ЦКК — безвластные и всецело зависящие от аппарата Сталина учреждения, тем не менее, пользовались, по традиции, определенным моральным капиталом, который Сталин умело эксплуатировал). На заседании президиума Исполкома Коминтерна 14 октября 1927 года, Бухарин обвинил оппозицию в прямых связях с контрреволюцией и возмущался ее требованием освободить арестованных. Бухарин говорил:

«Что пишет т. Зиновьев в своем заявлении? Он пишет, что с каждым большевиком может случиться, что он окажется в компании с белыми. Он допускает в своем заявлении возможность такого случая… Все это читали. (Троцкий: «И в армии бывали»). Да, бывали, т. Троцкий, но, позвольте, я иду дальше. Но Зиновьев говорит, что они не знают, кто такие арестованные. А в это же время Преображенский и другие выставляют требования: "освободить всех арестованных". Вот вам картина полной вашей безответственности… Теперь несколько слов о типографии и о связи с беспартийными и контрреволюционерами… Троцкий солидаризуется с письмом Зиновьева, которое говорит, что нелегальные типографии допустимы, и с Преображенским, который дошел до «наивности» и говорит нам: "Возвратите нам нашу технику" (ж. «Коммунистический Интернационал», № 41, 1927 г., стр. 14–15).

Сталин, Бухарин, Рыков, стоявшие во главе нового Политбюро, обвинили оппозицию, что она, собственно, и связалась с белогвардейцами, чтобы «организовать подпольную типографию, привлекая к этому делу людей, кто помышляет о государственном перевороте в нашей стране по образцу переворота Пилсудского» (Ем. Ярославский, цит. пр., стр. 483).