Читать онлайн «Тайна России». Страница 39

Таким образом, от первоначальных социалистических догм, ради которых загублены десятки миллионов людей, на практике не осталось ничего. Что бы ни говорил сегодня генеральный секретарь: "Больше социализма! и т. п. — его социализм далеко не тот, который себе представляли основоположники. Растеряв все свое "вечное идейное богатство", социализм пронес сквозь свою историю лишь один стойкий признак, который основоположниками мыслился как временный: право на насилие. Это наследие социализма и представляет собой главное препятствие для его демонтажа.

Ибо сколько бы ни набирала размах «гласность», трудно забыть урок 16-месячной полусвободы в Польше в 1980–1981 гг. Тогда даже 10-миллионная «Солидарность», объединившая практически всех трудящихся страны, потерпела неожиданное для себя поражение, недооценив грубую силу власти. Эта сила пока не слишком проявляет себя в «перестройке», но она существует. Вполне возможно, что провал реформ или неконструктивный "разгул полусвободы" приведут и в СССР к диктатуре какого-то нового типа. Нового в том смысле, что откровенная «легитимация» власти силой сделает ненужной сохранение легитимирующего мертвеца в мавзолее. Будет ли эта диктатура трагедией для страны или шагом на пути к здравому смыслу, — зависит не от жуткого звучания слова «диктатура», а от ее сущности и целей. [18] Однако, вполне допуская и такой вариант хода событий, вернемся все же в русло рассматриваемого частного случая гипотезы мирного демонтажа.

На пути осуществления этой концепции есть и ряд объективных препятствий, коренящихся в раскладке политических сил советского общества — о многих из них я уже говорил в предыдущей статье ("Посев", 1987, с. 3) Сейчас рассмотрим внутренние противоречия гипотезы.

Ловушки в ней, как и положено в таинственной «зоне», могут быть совершенно непредсказуемы. Их создают не только противники перестройки", но сама реальность. В этом вообще уникальность явления тоталитаризма: он есть не что иное, как борьба против реальности. Это игнорирование не только природы мира и человека, но и фактов, для остального мира очевидных. Поэтому проблеме взаимоотношений власти с реальностью в анализе тоталитаризма следует уделить особенное внимание.

Стремясь к победе над бытием, социализм был самоуверен лишь в начале (вера в неизбежную мировую революцию и т. п.). Дискуссия о возможности победы в одной стране уже была переходом к обороне. Социализм попытался утвердиться на ограниченной территории, сконцентрировав усилия на избранную «зону» бытия по принципу кумулятивного заряда. Стабильность такой «зоны» тем больше, чем больше удается искоренить в ней инородные влияния. Поэтому у власти возникает потребность в самоизоляции и в тотальном контроле над бытием: и на уровне общественной памяти о прошлом (переписывание истории) и на уровне человеческой души — чтобы нейтрализовать угрозу ее врожденной свободы. В этом же кроется причина инстинктивной агрессивности тоталитаризма к внешнему миру: инородное окружение уже одним своим существованием представляет собой онтологическую угрозу системе, построенной на лжи, и лишь поглотив его, можно окончательно искоренить исходящую от него опасность "подрыва строя". Поэтому в любом тоталитаризме заложено стремление к перманентной экспансии: ему хочется объять весь мир до предела, любой неподвластный клочок пространства другие страны, необитаемый полюс, космические тела все подсознательно воспринимается как вызов всемогуществу Системы, и она стремится его освоить, промаркировать, застолбить.

Сегодняшние преемники большевиков, пожалуй, осознали, что чем в большем противоречии с реальностью находится система, тем она уязвимее и тем больше усилий должна затрачивать на поддержание своей жизнеспособности. Их задача — снизить эту уязвимость, приведя режим в большее соответствие с окружающим миром. И если такое желание действительно имеется, — его исполнение неизбежно будет начинаться по законам еще старого общественно политического пространства, искаженного силовым полем тоталитаризма.

Одно из главных таких искажений — феномен «двоемыслия», столь блестяще проанализированный в конце 1940-х гг. независимо друг от друга в художественной форме Дж. Орвеллом (1984) и в научной Р. Редлихом ("Сталинщина как духовный феномен"). Двоемыслие всегда сопутствует тоталитаризму как оружие в борьбе против реальности — для внедрения в смысловые недра бытия через язык. Поэтому и переход от двоемыслия к нормальной онтологии слова (в рамках данной гипотезы) начинается с перемены цели двоемыслия и соответственно его знака с отрицательного на положительный.

Необходимость наполнения легитимирующей социалистической терминологии иным содержанием приводит к возникновению такого «сталкерского» приема, как феномен "положительного двоемыслия", когда оно применяется уже не для укрепления тоталитаризма, а для маскировки его безболезненного преодоления. Мудрая фраза английского классика, что "лицемерие есть дань, которую порок платит добродетели", сегодня в СССР может быть прочитана наоборот: это дань, которую пробуждающаяся добродетель платит еще господствующему пороку. В этом одно из интереснейших явлений периода «перестройки», без учета которого анализ действий реформаторов невозможен. "Только в рамках социализма! на этом языке означает не столько цель, сколько правила игры…

К тому же, поскольку демонтаж должен начинаться еще против инерции системы, кратчайшим расстоянием в таком пространстве будет не прямая линия (известно, что, меняя галсы, можно постепенно двигаться по морю и против ветра, тогда как иным способом, даже если изо всех сил дуть в паруса, цель ближе не станет).

Эта онтологическая особенность создает, однако, первую ловушку реформаторам: «нормальное» общество за пределами «зоны», не знакомое с ее свойствами и «сталкерским» искусством передвижения, воспринимает социалистическую терминологию всерьез и не видит в ней отличия от прежнего двоемыслия. Таким образом, реформаторы лишают себя доверия и помощи со стороны окружающего мира, в котором есть силы, способные эту помощь оказать в гораздо большем объеме и более продуманно: чтобы не укреплять старые общественные структуры, а поощрять самозарождающиеся новые…

Но и эту серьезнейшую тему на сей раз вынесем за рамки статьи. Что еще трагичнее — двоемыслие не пробуждает доверия к реформаторам в собственном народе, изверившемся в многочисленных прежних обещаниях. На пятом году «перестройки» магазинные полки более пусты, чем до нее. Разрыв между словом партии и доверием народа по-прежнему огромен, а без этого доверия реформы сверху обречены на провал…

Нельзя не видеть и другую опасность приема двоемыслия: использование слова «социализм» ради легитимации власти держит самих реформаторов в узде прежней идеологии. Слово все-таки оказывает огромное влияние на жизнь. Уже сегодня ситуация парадоксальная: на практике от идеологии ничего не осталось, в построение коммунизма никто не верит, но ее словесное астральное тело продолжает держать общество в своей власти…

К тому же, хотя на сознательном уровне идеология и преодолена, подсознательно она действительно может иметь "опору в массах". И.Р. Шафаревич прав: социалистическая тяга к примитиву, хотя бы в виде уравнительной справедливости и зависти к успешному соседу, существует. Так что "освобожденный от коммунистического рабства" народ, в значительной своей части, может и не захотеть той свободы, которая усложняет ему жизнь. Желающих воспользоваться этими настроениями может оказаться много…

Перестройка может оказаться бесплодной не потому, что партийные консерваторы победят либералов, а потому, что у самих партийных либералов идеология не преодолевается, а лишь сворачивается в куколку, из которой, напитавшись энергией воспрянувшего от полусвободы народного тела, может вылупиться новая разновидность материалистического монстра.