Читать онлайн «Джихад. Экспансия и закат исламизма». Страница 80

Месяц Рамадан (январь — февраль) 1997 года стал самым кровавым за всю историю гражданской войны: он был отмечен убийствами гражданского населения, часто совершенными холодным оружием. Складывалось впечатление, что создание вооруженных государством «союзов патриотов» в деревнях, где военные не могли оставить свои гарнизоны, способствовало «приватизации» и распространению насилия, в котором кровная месть, локальные конфликты и столкновения между ВИГ и властью смешались в один клубок. Отсутствие настоящего расследования и достоверных свидетельств затрудняло точное установление ответственных за волну убийств в период «эмирства» Зуабри, достигшую своего апогея в кровавой бане конца августа и сентября в Раисе, Бени-Месусе и Бенталхе, где жертвами резни стали сотни людей. Если алжирская пресса возлагала ответственность за происходившее исключительно на «преступников из ВИГ» и не упускала случая подчеркнуть связь между некоторыми основателями группировки и ИФС, то руководители исламистской партии в эмиграции хотели видеть в убийствах только провокации служб безопасности, призванные оторвать население от исламистского движения в целом.[319]

Какова бы ни была конкретная вина противоборствовавших сторон за кровопролитие, в сентябре 1997 года оно вылилось в два события, положивших конец организованному джихаду в Алжире: это уход со сцены ВИГ и «одностороннее перемирие», объявленное ИАС. Так, в конце сентября ВИГ обнародовала свое последнее коммюнике, подписанное Зуабри: группировка брала на себя ответственность за убийства и оправдывала их, объявляя «безбожниками» всех алжирцев, которые не влились в ее ряды, скатываясь тем самым в такфир — отлучение общества от веры. Абу Хамза опубликовал его в выпуске «Аль-Ансар» за 27 сентября (с критическим комментарием), а два дня спустя объявил о прекращении издания бюллетеня и отказе от дальнейшей поддержки Зуабри и ВИГ, которых он обвинил в том, что они отошли от линии «джихадистского салафизма», «осудив алжирский народ за неверие (куфр)».[320] С этого дня ВИГ, сохраняя связи за границей, уже не могла распространять свои коммюнике и утратила свой отличительный «почерк». Всё это тем не менее не подвело черты под деятельностью экстремистских групп в Алжире, которые продолжали вести джихад спонтанно, под началом независимых главарей, но уже без четкой структуры общенационального масштаба. Последний «эмир», Антар Зуабри, с этого времени уже практически не заявлял о себе, а ВИГ прекратила существование как общность и как основной участник гражданской войны в Алжире, сойдя со сцены при еще более неясных и загадочных обстоятельствах, чем те, при которых она вышла на алжирскую арену в 1992 году. Объявив в своем последнем коммюнике такфир всему обществу, Зуабри санкционировал скатывание группировки в сектантство, которое постепенно лишило ее всякой социальной базы. Она лишилась опоры даже среди неимущей городской молодежи, которая в свое время первой оказала ей поддержку. Деморализованная и утратившая активность после пяти лет насилия, молодежь был мало расположена к реализации исламистского политического проекта, который потребовал бы от нее новых жертв и слишком неравной борьбы против режима.

Двадцать первого сентября, в тот день, когда в Лондон пришло последнее коммюнике ВИГ, Мадани Мерзаг, «национальный эмир» ИАС, призвал всех находившихся под его командованием бойцов к одностороннему перемирию начиная с 1 октября.[321] Эта инициатива свидетельствовала о слабости военного крыла ИФС, проявившейся в ходе сентябрьской резни: она произошла, и ИАС ничего не могла поделать. Будучи «почетным» промежуточным выходом из положения между разгромом и капитуляцией, перемирие, переговоры о котором велись с армейским генштабом, позволяло ИАС сохранить своих людей в ожидании их возможной интеграции в силы безопасности. В военном плане оно отражало условия, на которых режим был готов примириться с набожными средними классами, поддержавшими в свое время ИФС. Эти классы могли рассчитывать на «милосердие» к ним властей в обмен на лояльность к режиму.

Несмотря на уход со сцены ВИГ и договор о прекращении огня с ИАС, убийства продолжались на протяжении всего 1998 года. Поскольку никто не брал на себя за них ответственность, их объясняли инерцией «слепого» террора вооруженных групп, связанных своим происхождением с ВИГ. Некоторые из них ударились в чистый бандитизм, другие сводили счеты между собой или с охотившимися на них «патриотами», наконец, третьи, подобно тому как это было в конце войны за независимость, перешли на службу к земельным собственникам, надеявшимся с помощью террора вытеснить «незаконных» поселенцев с земельных участков, на которых по окончании конфликта можно было бы провернуть выгодные операции с недвижимостью. В данном случае также трудно точно установить ответственность той или иной группы. Однако итогом этого года, в котором насилие уже не мотивировалось ни политическими, ни идеологическими соображениями, стало окончательное истощение социального движения, выражавшего себя в исламистских категориях. Это позволило режиму организовать серию выборов, призванных институционализировать начавшееся в 1999 году постепенное возвращение спокойствия. Этот процесс достиг кульминации в мае с приходом на пост президента республики Абдель Азиза Бутефлики. За ним последовал проведенный в сентябре референдум о «национальном согласии», который принял масштабы плебисцита. После почти десятилетней гражданской войны алжирское исламистское движение потерпело поражение от правившего режима. Неимущая городская молодежь, восставшая в октябрьские дни 1988 года, вышедшая затем на улицы, чтобы поддержать ИФС, и, наконец, ставшая кадровой базой для ВИГ, была ликвидирована как политический субъект. Набожная буржуазия, чьи экономические интересы и культурные притязания защищало в правительстве движение «Хамас» М. Нахнаха, согласилась на условия президента, который публично выразил уважение к Аббаси Мадани.[322] Последний заявил о своем желании уйти из политики. Али Бенхадж, кумир неимущей молодежи, остался в тюрьме. А Абдель Кадер Хашани — единственный политик в движении, способный вести жесткий диалог с правительством, но ненавидимый самыми радикальными исламистами, погиб 22 ноября 1999 года при невыясненных обстоятельствах. Переход от социализма к рыночной экономике, парадоксальным образом ускоренный войной, должен был, по мысли алжирских руководителей, позволить интегрировать в государственную систему частных предпринимателей и бизнесменов, ранее поддерживавших ИФС, отчасти потому что они отвергали контроль генералов над экономикой «импорта — импорта».[323] Реконструкция страны, инфраструктура которой была разрушена или не поддерживалась в должном состоянии в течение всего десятилетия войны, обещала принести инвесторам хорошие дивиденды, если правящая верхушка сумеет создать для этого необходимые политические условия. Однако, что бы ни случилось, представляется маловероятным, что социальная динамика, обусловившая возникновение исламистского движения, могла возродиться после войны, потопившей в крови претензии этого движения на завоевание государственной власти.

В те самые годы, когда в Алжире свирепствовала гражданская война, Египет захлестнула волна насилия, в которой опять же государство противостояло радикальным исламистским группам. В 1992 году, когда в алжирской столице начинались убийства и теракты, власти интернировали активистов ИФС в исправительные лагеря в пустыне, а в горах формировались вооруженные отряды ДИГ и ВИГ, «Гамаа исламийя» расправилась в Каире со светским писателем Фарагом Фодой и бесчинствовала на юге долины Нила. Ее боевики, преследовавшие и убивавшие представителей христианского меньшинства — коптов, приступили в тот год к систематическому истреблению туристов и офицеров сил безопасности. В декабре 14 тысяч солдат и полицейских заняли и «очистили» народный квартал Имбаба на окраине столицы, который «Гамаа» превратила в «освобожденную исламскую зону» — подобие бедных алжирских кварталов Эвкалиптов или Бараки. Эта одновременная эскалация насилия в двух странах происходила в год захвата Кабула моджахедами. Многие сотни алжирских и египетских «афганцев» вернулись домой. Пройдя в Пешаваре школу «салафизма-джихадизма», они способствовали радикализации местного джихада, привнеся в него свой интернациональный опыт. В обеих странах режим также столкнулся с успехом «умеренных» исламистов в борьбе за симпатии средних классов: Мубарак не пошел на риск победы исламистов на парламентских выборах, подобной победе ИФС в декабре 1991 года, однако египетские «Братья-мусульмане» продемонстрировали свою силу в тех социально-политических нишах, которые были для них открыты. В сентябре они одержали верх на выборах в союз адвокатов, завершив тем самым подчинение профессиональных союзов (медиков, инженеров, дантистов, фармацевтов), объединявших египетскую дипломированную мелкую буржуазию. 12 октября, после землетрясения, унесшего жизни более 500 человек и оставившего без крова 50 тысяч жителей Каира, «Братья» взяли в свои руки организацию оказания помощи пострадавшим, опережая в этом неповоротливую государственную бюрократию, — как это сделал ИФС во время землетрясения в Типасе в октябре 1989 года.