Читать онлайн «Искусство и коммуникация». Страница 25

Назначение в искусстве символа, или красоты, Кант видит в том, чтобы придать эстетическому удовольствию всеобщность, чтобы его можно было сообщить другим – «все равно будет ли это выражено в языке, в живописи или в пластике». Красота как форма есть лишь средство сообщения, ибо только форма, по Канту, может притязать на то, чтобы стать общим правилом для чувства удовольствия, хотя в изящном искусстве эти правила и не являются принудительными. Следовательно, к тем особенностям символа у Канта, о которых говорилось ранее, следует добавить характеристику символа в искусстве как формы. Символ в искусстве, согласно Канту, – это символическая форма, выражающая и коммуницирующая эстетические идеи и «общее чувство» эстетического удовольствия. Таким образом, коммуникабельность (всеобщая сообщаемость) в учении Канта – необходимая предпосылка познания. Под углом зрения такой сообщаемости им рассмотрены все важнейшие характеристики искусства – красота, эстетическое удовольствие, форма, вкус и др.

Наряду с гносеологическим подходом, мы обнаруживаем в учении Канта взгляд на коммуникацию как на предпосылку эмпирического интереса к прекрасному – интереса, связанного с той или другой склонностью, свойственной человеку. В этой связи Кант называет тяготение к обществу, общительность в качестве атрибута человека. В цивилизованном обществе ощущения, чувства, удовольствия ценятся лишь постольку, поскольку они могут быть сообщены всем. Именно благодаря всеобщей сообщаемости эстетического удовольствия, пишет Кант, оно приобретает интерес для общества. Искусство – и не только поэзия, но и музыка, и танцы – важнейшее средство общения между людьми[485].

Коммуникативный подход Канта к искусству положен в основу и его классификации искусств. Кант попытался объединить изящные искусства одним принципом – принципом выражения эстетических идей. Бозанкет в своей «Истории эстетики», не оспаривая этого принципа, назвал произведенную Кантом дедукцию искусства «фантастической»[486]. С такой оценкой никак нельзя согласиться. Хотя Кант предупреждал, что эта дедукция не окончательна и не представляет собой теории, все же он считал – и не без оснований, – что она – «одна из многих попыток, которые еще можно и должно предпринять»[487].

Кант строит классификацию искусств по аналогии с выражением в языке. «Если, следовательно, мы хотим подразделять изящные искусства, – пишет он в «Критике способности суждения», – то мы не можем, по крайней мере для опыта, выбрать для этого более удобный принцип, чем аналогия искусства с тем способом выражения, которым люди пользуются в речи, чтобы как можно более полно сообщать друг другу не только свои понятия, но и свои ощущения. Это выражение состоит в слове, жесте и тоне (артикуляции, жестикуляции и модуляции). Только сочетание этих трех видов выражения исчерпывает способность говорящего к сообщению, ведь благодаря этому мысль, созерцание и ощущение передаются другим одновременно и совокупно.

Таким образом, имеется только три вида изящных искусств: словесное, изобразительное и искусство игры ощущений (как впечатлений внешних чувств)»[488].

Словесные искусства – красноречие и поэзия – выражают идеи дискурсивным способом представления, которое вызывается или произнесенными или написанными словами.

Изобразительные же искусства – в чувственном созерцании: пластика (ваяние и зодчество) и живопись. Изобразительное искусство можно по аналогии отнести к мимике в речи, оно как бы заставляет саму вещь мимически говорить.

Искусство изящной игры ощущений – музыка и искусство красок. Музыка говорит через одни только ощущения без понятий. То, что возбуждает в ней и может быть сообщено столь всеобщим образом, основывается, видимо, на том, что каждое выражение в языке связано со звуком, который соответствует его смыслу. Так как модуляция есть как бы всеобщий, понятный всем людям язык ощущений, то музыка сама по себе пользуется ею как языком аффектов и по закону ассоциации естественным образом сообщает всем эстетические идеи. Форма сочетания ощущений (гармония и мелодия), заменяя форму языка, служит для того, чтобы посредством их соразмерного строя выразить эстетическую идею связанного целого.

Принимая по внимание все выше сказанное о месте проблемы коммуникации и языка в эстетике Канта, можно вполне согласиться с утверждением В. Ф. Асмуса, что «понятие всеобщей сообщаемости… главенствует в эстетике Канта»[489].

В применении к анализу искусства идеи Канта, безусловно, оказали инспирирующее влияние на ряд центральных положений семантических теорий в эстетике ХХ века. Кантовская идея «всеобщей сообщаемости» в искусстве получила свое продолжение в учении о коммуникативной сущности искусства. Известный семантик А. Ричардс вслед за Кантом выдвинул тезис, согласно которому опыт, в том числе и в искусстве, формируется с учетом того, что он должен быть сообщен. Искусства – это «высшие формы коммуникативной деятельности». С этой основополагающей идеей связан семантический подход к искусству, которое рассматривается либо как язык – речь (Ричардс, Ч. Моррис, Р. Коллингвуд), либо как коммуникативное средство иной природы, например, символической (Э. Кассирер, А. Уайтхед, С. Лангер). Как верно отметил Р. Уэллек, Кант заострил различие между логической и художественной коммуникацией[490]. Дальнейшее развитие этот подход получил в учении Ричардса о двух видах использования языка (эмотивном, свойственном искусству, и символическом, характерном для науки), в теории С. Лангер о дискурсивном и презентациональном (метафорическом) символизме и в целом ряде других семантических концепций.

Вслед за Кантом многие семантики связывают искусство с использованием символов, противопоставляют его не интуитивному познанию, а дискурсивному. Так, например, у Кассирера и у Лангер художественный символизм в сущности интуитивен, что исключает их стремления истолковать его рационалистически.

В концепциях Кассирера и Лангер нашли свое продолжение и другие «семантические» идеи Канта. Так, символ у названных философов, вслед за Кантом, понимается как символическая форма (у Лангер она часто называется «выразительной формой»), с которой тесно связана красота.

Таким образом, анализ показывает, что эстетике Канта не были чужды коммуникативные проблемы. Более того, постановка этих проблем и их решение Кантом оказали серьезное влияние на развитие семантических теорий искусства ХХ века.

Как известно, Кант был одним из зачинателей философской эстетики, где учение о прекрасном и учение об искусстве преднамеренно ставятся в зависимость от философского мировоззрения автора и получают философское обоснование. Неудивительно, что сама постановка, обоснование и решение рассмотренных выше семантических коммуникативных проблем искусства были обусловлены общей кантовской концепцией познания.

Вещи как предметы художественного познания составляют, говоря языком современной семантики, «денотационный» аспект обозначения.

«Коннотационный» аспект (обозначение «значений») связан у Канта с обозначением и выражением «эстетических идей» посредством символа. Кантовская интерпретация и этого аспекта отмечена влиянием агностицизма. Эстетическую идею Кант называет необъяснимым представлением воображения. «Никакой язык не в состоянии полностью достигнуть его и сделать его понятным»[491]. Следует признать неубедительной интерпретацию, согласно которой невыразимость эстетических идей у Канта обусловливается «обилием мысли и эмоционального смысла», а не тем, что она суть выражение иррационального бытия[492]. На самом деле «необъяснимость», «невыразимость» эстетических идей объясняется Кантом тем, что они стремятся к чему – то, лежащему за пределами опыта, к изображению идей разума, которые не могут стать познанием, так как содержат в себе понятие о сверхчувственном.

Истолкование Кантом искусства как символа сверхчувственного, умопостигаемого мира разума и свободы прокладывает мост от субъективизма к объективно – идеалистическому объяснению символической природы искусства. Однако главным направлением в истолковании символа остается субъективизм.

Последний особенно хорошо виден, например, при сопоставлении кантовской и гетевской интерпретаций символа. Если отправным пунктом Канта является неизобразимость идеи, то у Гете таковым является изобразимость природы, предметов. У Канта символ остается в мыслящем субъекте, у Гете – стремится к самим предметам. В отличие от Канта наглядность символа у Гете – в непосредственной наглядности самой идеи, причем в созерцании символа раскрывается сущность или идея символизируемых предметов. Кантовский символ не имеет содержательного согласования с символизируемым, такое согласование имеет место лишь в рефлексии субъекта. Созерцание, или предмет, служит для рефлексии субъекта. В символе, утверждает Кант, согласование – «не по самому созерцанию, стало быть, только по форме рефлексии, а не по содержанию»[493].