Читать онлайн «Повседневная жизнь отцов-пустынников IV века». Страница 36

Из этого текста ясно следует, что монахи–пустынники причащались Святых Тайн только по субботам и воскресеньям. Но Иоанн Кассиан часто говорит о ежедневном причастии[1052]. Скорее всего, такая практика существовала в некоторых местах Египта, например, в Фиваиде, у монахов аввы Аполлона. Этот старец говорил: «Монахам следует по возможности причащаться Святых Тайн каждый день… Ибо полезно, чтобы они постоянно воспоминали о Страстях Христовых и каждый день были готовы и приуготовляли себя так, чтобы быть достойными во всякое время принять Небесные Тайны, поскольку так мы удостаиваемся отпущения грехов»[1053].

Но все же, как кажется, в Келлиях и Скиту обычной практикой было еженедельное причастие. По словам Иоанна Кассиана, некоторые монахи, считавшие себя недостойными, причащались только раз в году, но такой обычай не был широко распространен[1054]. Затворники, никогда не выходившие из своей кельи, также могли получать причастие, которое им приносил ангел, как было в случае с аввой Ануфом, причащавшимся таким образом каждый день[1055], либо священник, который мог приходить к затворнику время от времени. Таким вот образом авва Иоанн на протяжении тридцати лет причащался Святых Тайн каждое воскресенье, и, как в случае с Ануфом, это была его единственная пища, ибо он не вкушал ничего другого[1056]. Мы знаем авву Марка Египетского, который тридцать лет провел в келье, не покидая ее, а служить литургию к нему приходил священник[1057]. Значит, мы можем допустить, что некоторые отшельники не участвовали в еженедельных собраниях, но их образ жизни при этом не подвергался осуждению, как в случае с одним старцем из Келлий[1058]. Но благодаря Палладию мы знаем о другом монахе, поведение которого подверглось безусловному осуждению. Инок по имени Валент вообразил себе, что не нуждается более в причастии, поскольку, как ему казалось, он сподобится видения Самого Христа. Его заковали в железо сроком на год[1059]. Также подверглись осуждению Эрон и Птолемей, не пожелавшие более участвовать в принятии Святых Тайн[1060]. Авва Мотий советовал одному брату, куда бы тот ни пришел, поступать, как все, и не оригинальничать, говоря: «Не иду на собрание, не участвую в вечере любви…»[1061]

Так или иначе, но исключения только подтверждают правила. Вопреки тому, что утверждают некоторые историки, египетские отшельники, решившие уйти из своих церковных общин, ни в коем случае не пренебрегали церковными таинствами. Именно во время литургии в своей родной деревне Антоний Великий расслышал свой первый призыв к совершенной жизни[1062], и нет никаких оснований предполагать, что позднее он никогда не присутствовал на литургии, даже если его Житие ничего об этом не упоминает. Нет сомнений в том, что Макарий Египетский в Скиту, так же как и Антоний на своей горе, долгое время оставался без причастия. Но в этой связи интересно отметить, что во время одной из своих встреч с отцом монашества авва Макарий упомянул о проблеме совершения литургии в Скиту[1063]. Напомним также еще раз, что авва Макарий без колебаний прошел шестьдесят километров, отделяющих Скит от Нитрии, чтобы участвовать в литургии, совершаемой аввой Памво[1064]. С тех пор как число отшельников в Нитрии и Скиту умножилось, они уже имели и свои церкви, и своих священников. И в церквях пустыни, как и во всех прочих, отлучение от причастия было наказанием, налагаемым за самые тяжелые проступки.

Основной целью совместных собраний была конечно же литургия, где монахи демонстрировали общность между собой и всей Церковью. В субботу после полудня ей предшествовала совместная трапеза, предназначенная для того же: обозначить и поддержать ту связь, основанную на любви к ближнему, которая объединяла отшельников, живших по соседству. Название, которое дали этой трапезе, — агапа — в точности совпадало с тем, какое первые христиане дали совместной трапезе, завершаемой Евхаристией[1065].

Эту трапезу готовили более тщательно, чем ту еду, которую каждый монах вкушал в келье в течение недели. По субботам, так же как и по воскресеньям, пост прерывали[1066]. Братии подавали вареную пищу, овощи и похлебку, фрукты и даже вино. В этот день монахи должны были пренебречь своим обычным режимом питания. Так, один старец из Скита, который обычно воздерживался от вина и хлеба, первым брал все это на совместной трапезе[1067]. В Келлиях некий монах как‑то объявил перед всеми: «Я не ем ничего вареного, только соленое». Один из старцев, поднявшись, сказал ему: «Было бы лучше тебе, если бы ты сегодня ел мясо в келье своей, чем говорил такие слова»[1068]. Трапеза проходила в тишине. Когда братья начинали разговаривать, священник или старец делал им замечание[1069]. Однажды, когда кто‑то стал смеяться, авва Иоанн Колов заплакал[1070]. Другие, вкушая предлагаемую еду и питье, были целиком заняты молитвой[1071]. Трапезу обычно готовили молодые монахи, но случалось, что священник или старец желал и сам исполнить это служение, например, так было с аввой Алонием[1072]. Когда раздавали чашки с питьем, то каждый, получив ее, должен был сказать «прости», что означало «спасибо»[1073]. Очутившись однажды в Скиту, Феодор Фермейский был удивлен тем, что братья не делают так, и сказал: «Монахи потеряли свое благородство, не говорят уже “прости”»[1074]. Монахи, пришедшие в Скит, могли быть удивлены и даже возмущены прожорливостью его иноков, но священник умел им показать, что они поступали бы точно так же, если бы их ежедневный режим питания был столь же строгим, что и у скитских подвижников[1075].

Поначалу агапы, вероятно, проходили в самой церкви, единственном здании, которое было у отшельников за пределами их келий. Но затем появились трапезная, примыкающая к церкви, и другие строения, служившие кладовыми. Для такой совместной трапезы, куда могло прийти несколько сотен монахов, конечно же нужны были съестные припасы[1076]. За эти припасы отвечал эконом, он же следил за их раздачей. Иоанну Кассиану был известен некий авва Иоанн, который выполнял эти обязанности[1077].

Помимо агап, проходивших в субботу вечером и предварявших литургию, возможно, имела место и еще одна совместная трапеза, после службы в воскресенье утром. По крайней мере, тогда происходила раздача хлеба и вина. Это лучше объясняет тот факт, что некоторые монахи спешили вернуться вновь в свои кельи сразу же после литургии, чтобы не потерять то духовное состояние, которого они достигли во время службы. Именно этим авва Исаак объясняет свое бегство в келью сразу же после литургии[1078]. Авва Сисой Фивейский и один монах из Келлий поступали точно так же[1079]. Можно спросить себя: а всегда ли существовала воскресная трапеза? Может быть, монахи приглашали друг друга на угощение в свои кельи[1080]? Однажды в Келлиях священник велел монахам сварить еду перед тем, как они пойдут в церковь, чтобы они вернулись в свои кельи сразу же после службы[1081]. В Скиту Паисий и Исайя проводили вместе субботу и воскресенье в келье Паисия и все вместе ходили на литургию[1082]. Но где они ели — вместе с братьями на общей трапезе или отдельно от них?

В одном рассказе, происхождение которого неясно, говорится, что семь братьев, которые жили каждый в своей келье посреди пустыни, по субботам в девятый час собирались вместе и каждый приносил еду, какую только смог найти — орехи, фиги, финики, салат–латук, капусту… Они ели все вместе, читали наизусть Писание, проводили всю ночь, хваля Бога, и расходились по своим кельям в воскресенье после полудня[1083]. Но в этом рассказе мы не найдем ни одного упоминания о Евхаристии.

«Как приятно сесть поболтать!» — гласит надпись, прославляющая победу фараона Мернептаха[1084]. Египтяне всегда любили обмениваться между собой соображениями по тому или иному предмету, причем делали это достаточно многословно. Отшельники, которые жили почти всю неделю в тиши своих келий, тоже любили в субботу и воскресенье побыть вместе и поговорить о вещах духовных, касающихся жизни в пустыне, о борьбе с бесами и лукавыми помыслами… По сути дела, все темы, о которых мы читаем в апофтегмах, были предметом подобного обсуждения. Монахи, выходя из церкви после службы или агапы, тотчас окружали какого‑нибудь старца и спрашивали его о своих помыслах[1085], или сам старец задавал вопрос, по которому он хотел услышать мнение каждого[1086]. Иногда тот или иной монах по смирению не говорил ничего или довольствовался ответом: «Я не знаю»[1087]. Темой для беседы могла быть строка из Священного Писания. Или, по примеру ветхозаветных пророков, старец совершал какой‑то странный поступок, который приводил других в недоумение, а затем объяснял его назидательный смысл[1088]. Часто спор возникал о превосходстве добродетелей и следовании им. Иоанн Кассиан, например, приводит нам одну беседу, где старцы спорят с Антонием Великим о той добродетели, что более других необходима монаху[1089]. В конце концов старец завершил дискуссию, доказав, что эта добродетель — рассудительность, и такое решение было признано всеми. Но иногда находились недовольные или гордецы, которые осмеливались открыто упрекать почтенного старца в чем‑либо. Так, например некий Евкарпий дерзнул прилюдно обличать авву Иоанна Колова, дойдя до того, что сравнил его с «проституткой, которая прихорашивается, чтобы казаться милее своим поклонникам»[1090].