Читать онлайн «Тупик либерализма. Как начинаются войны». Страница 39

Первым на эту возможность указал Брюнинг, который в 1947 г. в «Deutsche Rundschau» заявил, «что коммунистам следовало уступить свое 81 депутатское место социалистам, чтобы те получили благодаря этому 201 голос»[82]. Однако на поверку заявление Брюнинга оказалось не более, чем блефом, его разоблачал не кто иной, как Папен: «Брюнинг, жонглируя цифрами пытается доказать, что получения Гитлером большинства в 2/3 возможно было избежать. Но в рейхстаге было 647 мест, 2/3 из которых составляет 431 место. Гитлер собрал в поддержку своего закона об особых полномочиях 441 голос»{658}.

Устранение коммунистов необходимо было Гитлеру, не для устранения политических конкурентов, а для получения поддержки правых и либеральных партий. Это был жест, который не остался без внимания. Пример дает реакция на него кельнского отделения партии центра, политическим лидером которой был обер-бургомистр Кельна К. Аденауэр: «Мы ни в коем случае не должны препятствовать правительству, призванному к власти господином рейхспрезидентом… Мы приветствуем уничтожение коммунизма и подавление марксизма, осуществленное ныне в таких масштабах, которые были невозможны в течение всего послевоенного периода. Проникновение социалистических идей в германский народ, начавшееся с 1918 года, не позволяло нам до сих пор приступить к созданию государства, которое соответствовало бы нашим воззрениям…»{659}. И партия центра, представлявшая крупный бизнес, единогласно проголосовала за Гитлера.

Второй вариант обвинений был серьезнее. Пример на этот раз дает А. Буллок. По его мнению, если бы коммунисты объединились в июле 1932 г. с социал-демократами, то блок КПГ — СДПГ получил бы 13,2 млн. голосов, НСДАП — 13,7 млн., а в ноябре того же года они сообща получили бы 18,2 млн. голосов, а нацисты 11,7 млн. Но, как пишет Буллок: «Слепо упорствуя… Сталин верил в то, что возрастающий успех нацистов приведет к радикализации народных масс Германии и они, объединившись под эгидой КПГ, в конечном счете, обеспечат победу коммунистов в этой стране»{660}. Мысль получила широкое распространение, так, например, Д. Макдермотт и Д. Агню назвали этот период «олицетворением сектантской тактики… Сталина»{661}. На поверку эти громкие заявления оказались вновь ничем иным, как очередным пропагандистским блефом.

Руководители КПГ неоднократно призывали СДПГ к совместной борьбе против фашистской угрозы, но лидеры социал-демократов неизменно категорически отвергали их{662}. Так, во время предвыборной президентской кампании 1932 г. Э. Тельман призвал «устранить ту стену, которая стоит между социал-демократами и коммунистическими рабочими»{663}. Однако руководство СДПГ отклонило предложение[83]. Тогда Тельман, через головы руководства СДПГ напрямую обратился к ее рядовым членам с призывом создать единый фронт против фашистов. Лидеры СДПГ в ответ удерживали рабочих заверениями, что Гитлер будет соблюдать Веймарскую конституцию{664}.

В критические дни начала 1933 г. Э. Тельман снова обратился к лидерам СДПГ, а потом и к рядовым членам социалистической партии с призывом создать единый фронт{665}. Но лидеры СДПГ ограничились лишь тем, что призвали рабочих хранить спокойствие и быть готовыми к отпору фашизма, когда наступит для этого время. Спустя месяц — 23 марта, в своем выступлении при открытии рейхстага лидеры СДПГ заявят о сотрудничестве с гитлеровским правительством.

Позиция СДПГ определялась тем, что она изначальна была и оставалась пролиберальной парламентской, националистической партией. Характерно, что социал-демократы получали финансирование от крупнейших немецких концернов, наравне с праворадикальными партиями. Так, концерн Флика в 1932 г. заплатил сторонникам Брюнинга, Папена, демократов и социал-демократов по 100 тыс. марок каждому, Шлейхера — 120 тыс., Гугенберга — 30 тыс., НСДАП — 50 тыс.{666}. Не случайно социал-демократическая полиция Пруссии нередко охраняла демонстрации национал-социалистов и обрушивалась с репрессиями на коммунистов. Радикализм коммунистов для социал-демократов казался большим злом, чем угроза фашизма.

Тогда, может, коммунистам стоило отбросить свой радикализм и ради общего дела присоединиться к социал-демократам? Но что могли предложить социал-демократы? В этом заключался главный вопрос. На него невольно отвечал Ф. Папен: «Социал-демократы были господствующей, или правящей, партией и в рейхе и в Пруссии почти без перерыва в течение одиннадцати лет… но тем не менее оказались совершенно неспособны предложить Германии достойную политику, чтобы противодействовать бедствиям, вызванным удовлетворением репарационных требований[84], и катастрофе, порожденной мировым экономическим кризисом… Когда в 1930 г. ситуация вышла из-под контроля, социалисты отказались принять на себя свою долю ответственности»{667}.

С мыслями Ф. Папена перекликались слова его политического противника, имперского комиссара по трудоустройству в правительстве Шлейхера — Г. Тереке, прозвучавшие в августе 1932 г.: «Если сегодня еще имеются люди, которые считают, что они могут ограничиваться критикой, не выдвигая своей собственной, лучшей программы, это свидетельствует лишь о том, что они не понимают серьезности положения. Время критики и брюзжания на широких митингах миновало. Необходимы практические меры. История оправдает лишь тех, кто нашел в себе мужество действовать, даже если при этом пришлось бы пойти по непроторенной дороге, сулившей вначале немало трудностей и опасностей. Тот, кто полагает, будто бы из нынешнего кризиса можно выйти без риска, очень ошибается»{668}.

Социал-демократы не могли выйти за рамки своих идеологических представлений и своими демагогическими призывами неуклонно толкали страну к банкротству, хаосу и анархии. Они не имели никаких программ для вывода страны из кризиса и поэтому просто не могли предложить никакой базы для объединения и сотрудничества. Они фактически отказались от сотрудничества и с действующим правительством, заняв позицию стороннего критика, расшатывая тем самым основы государства[85].

По мнению И. Феста: «социал-демократы стали пленниками собственных одномерных представлений, самодовольно приукрашенных идеологическими представлениями и недомыслием… В годы после краха «большой коалиции» СДПГ не проявила, пожалуй, ни одной значительной инициативы; теперь[86] она снова собралась было с силами — но только для того, чтобы уничтожить последний малый шанс республики на спасение»{669}. Трагедия состояла в том, что экономическая и политическая обстановка в Германии требовала если не диктатуры, то как минимум решительных действий, по словам представителя партии центра Белля — «прыжка в пропасть»{670}. Социал-демократы на этот раз, по сравнению с 1919 г., пойти на них оказались не готовы[87].

Может быть, именно поэтому для очередной антикоммунистической версии в СДПГ уже не было необходимости. На этот раз не было нужды и в доказательствах, поскольку авторами являлись идеологи холодной войны, а предметом — «непорочная девственность либеральной демократии». Версия, в изложении одного из наиболее известных и рьяных ее приверженцев Дж. Ф. Кеннана, гласила: «Вся деятельность коммунистов была направлена против того, чтобы проводимый в Германии демократический эксперимент увенчался успехом, и они безо всякого зазрения совести обрекли бы его на неудачу при любых обстоятельствах»{671}. О. Ференбах: «Нет никаких сомнений в том, что могильщиками Веймарской Республики были нацисты и коммунисты. Они ни в чем не уступали друг другу. Они принесли на улицы террор, фанатизм, смерть… Экстремисты ожесточенно боролись друг с другом, но, тем не менее, у них был общий враг: либеральная демократия»{672}.

Несколько в диссонанс звучал опять же только голос очевидца событий Ф. Папена: «Организации рабочих и работодателей вели между собой войну, за которую приходилось расплачиваться стране в целом. По одну сторону линии фронта находился доктринерский марксизм, по другую капиталистический индивидуализм, давно уже созревший для реформирования»{673}.

Капиталистический индивидуализм — не что иное, как фундаментальная основа либеральной идеологии Кеннана и Ференбаха. Именно она завела мир в тупик развития и выродилась в конкретных условиях, в которых оказалась Германия в 1933 г., в фашизм. Против либеральной демократии не было особой нужды бороться хотя бы потому, что ее даже при самом сильном желании просто никто не смог бы отыскать. Ведь все, абсолютно все «либерал-демократы» (и в первую очередь кеннаны и ференбахи) прямо или косвенно голосовали за Гитлера и сами, по сути, были и стали фашистами. Коммунисты же действительно боролись, но не с демократией, компартия был официальной парламентской партией, а с фашизмом. Ведь кроме коммунистов в Германии с фашизмом бороться было больше просто некому.