Читать онлайн «Искусство Востока. Курс лекций». Страница 39

Хафиз – псевдоним знаменитого персидского поэта Мохаммеда Шамседдина. Известно, что он родился около 1325 года в Ширазе в незнатной и небогатой семье. Упорным трудом он получил полное богословское образование и стал хафизом, то есть человеком, знающим наизусть весь Коран. В дальнейшем он зарабатывал себе на жизнь в основном чтением Корана. С ранних лет он был знаком с произведениями Руми, Саади, Аттара, Низами. В возрасте 21 года он стал учеником Аттара. Некоторое время был придворным поэтом. Однако он добровольно удалился от двора в Исфахан. После смерти Хафиза (1389 или 1390) все его сочинения были собраны в обширный «Диван»[160] (первая редакция в конце XVI в.), получивший небывалую популярность и распространявшийся в огромном количестве списков в Иране и за его пределами. «Диван» состоит из 418 газелей, 5 крупных касыд-панегириков, 29 кит’а (небольших «стихотворений на случай») и 41 рубаи. «Диван» переведен на все европейские и многие азиатские языки. В современном Иране он занимает первое место по числу переизданий среди всего классического наследия.

Вот небольшое знаменитое стихотворение Хафиза:

Одним из самых замечательных представителей суфийской поэзии является Омар Хайям (1048–1131). Он по праву считается одним из величайших поэтов Востока. Спустя восемь веков его рубаи все так же излучают глубочайшую мудрость.

Об Омаре Хайяме говорят, что он жил одновременно в двух измерениях – земном и высшем. Вначале по своим взглядам он был близок к мистическому пути каландрийа, а затем примкнул к суфийской школе хваджаган, период зарождения и формирования которой пришелся на последние два десятилетия его жизни. О мощной силе воздействия этой школы свидетельствует тот факт, что в виде братства она существует практически до сих пор. Большую часть жизни Хайяму пришлось скрывать свои суфийские убеждения, поскольку это мистическое направление было легализовано в исламе лишь в 1105 году. И только после этого в своем трактате «О всеобщности существования» он впервые изложил основные принципы суфийского Пути хваджаган.

С философскими взглядами Хайяма связана и не соответствовавшая его материальным возможностям относительная воздержанность в земных наслаждениях и утехах, отразившаяся в его жизнеописании и, на поверхностный взгляд, не соответствующая эпикурейским настроениям в его поэзии. В этом также нет противоречия. Дело в том, что суфийская поэзия, мастером которой был Хайям, пользуется, как уже отмечалось, особым языком, и в нем слова имеют наряду со своим обычным – внешним – еще и иное значение.

Конечно, человек может и имеет право наслаждаться поверхностным содержанием его стихов и воспринимать их буквально, как гимн радостям жизни, вину и красоте и как печаль, навеянную осознанием краткости земного бытия.

Прочтение же Хайяма на его тайном языке – языке суфи, где слова меняют свой смысл в зависимости от контекста и от уровня суфийского самосознания читающего и где «гончар» может, например, означать «Творец», «полная чаша» или «кувшин» – символ и мера человеческой жизни, роза – олицетворение красоты и чувственного наслаждения, кабак – человеческое тело, обитель души, проводящей в нем несколько кратких мгновений земной жизни, прежде чем пуститься в новые странствия по инкарнациям, и т. п., такое прочтение открывает Путь в прекрасные долины суфийской Вселенной – в тот параллельный мир, в котором странствовал Омар Хайям в годы своей земной миссии и где, как считают суфии, он пребывает и поныне[161].

После выхода знаменитой поэмы Эдварда Фитцджеральда «Рубайят Хайяма», ставшей классикой англоязычной литературы, бесконечно возросла популярность Хайяма, особенно в начале XX века, и игнорировать его славу и стремление к нему человеческих сердец не было никакой возможности и в Советской России.

И те, кто любил его, по словам Лео Яковлева, пошли на хитрость, создав мнимый «идеологически выдержанный облик»: один из немногих абсолютно свободных людей, высокий интеллектуал, мистик и индивидуалист был превращен в воинствующего атеиста и чуть ли не в «пламенного революционера». Что, конечно, отразилось, и на содержании переводов, в которых смелые и искренние мистические обращения к Богу, суфийские поиски Пути к Истине, Гармонии, Красоте и Любви нередко превращались в богоборческие или откровенно эпикурейские декларации, а скрытый мистический и философский смысл его стихотворений полностью игнорировался[162].

Очень показателен пример с судьбой его известного четверостишия. Вот перевод Р. Алиева и М. Османова, наиболее близкий к оригиналу (прозаический перевод):

Здесь отразились философские искания Хайяма, его размышления о путях к Истине. Он убедился, что такие привычные для него инструменты познания, как Разум и Вера, оказались недостаточно эффективными. Хайям опечален этим, но Вдохновение (вино) не покинуло его, и он решает обратиться к Интуиции (дочери вьющейся Лозы). Именно в этой иерархии средств постижения Истины – «Разум, Вера, Интуиция» – содержится ключ к пониманию скрытого смысла слов Хайама, ускользнувшего от переводчиков.

Так, в известном переводе И. Тхоржевского читаем:

Переводчик здесь исключил слово «Вера», слово «Разум» заменил понятием «мудрость пустая».

А вот перевод Г. Плисецкого:

Здесь печаль разочарования подменена жаждой винопития, а «Разум» – «книжной ученостью».

Есть и другие переводы, которые сохраняют лишь поверхностный смысл четверостишия – желание ученого, уставшего от своих переводов, говоря современным языком, как следует «расслабиться» выпивкой с друзьями, – и вполне могут украшать питейные заведения для умеренных интеллектуалов.

В переводе В. Державина вместо сомнений одинокого искателя Истины и вовсе возникает образ веселой коллективной пирушки:

И лишь новый перевод хайямовского четверостишия, автором которого является Ирина Евса, сохраняет все ключевые слова оригинала, открывающие путь к скрытому смыслу этого стихотворения:

Омар Хайям был не только поэтом, но и мастером прозы. Об этом свидетельствуют страницы его трактатов, где он кратко и выразительно описывает условия, в которых ему приходилось жить и работать во время создания этих трудов. Великолепной научной прозой являются его философские работы. К сожалению, только один из своих трактатов – «Науруз-наме», довольно сложный текст, посвященный истории иранского доисламского Нового года, – он иллюстрировал небольшими рассказами, напоминающими по форме и содержанию суфийские притчи.

В завершение раздела, посвященного Омару Хайяму, приведем несколько его рубаи в переводе Ирины Евсы.

Великий поэт Омар Хайям оказал сильное воздействие и на русские умы. Не случайно наш Сергей Есенин так проникновенно говорит о нем в одном из своих стихотворений:

Суфийские притчи и сказки представляют собой особый, редкий жанр литературы. Это не только литературный жанр, но и средство медитации и сосредоточения. Специалисты говорят также об учебном характере сказок дервишей. Эти тексты составлены так, что сознание человека трансформируется. У читающего их появляется духовная тяга, он начинает задумываться о том, мимо чего он раньше проходил равнодушно. Для этих текстов специально подбираются сюжеты, понятные всем. С этими ситуациями все сталкивались. А при чтении притч происходит накопление чего-то в душе, в сознании. Цель та же – соединиться с чем-то, что нельзя выразить и что глубоко в человеке, что-то преодолеть в себе, очиститься. Суфий идет путем познания, он становится арифом, то есть познавшим. И в какой-то момент наступает состояние, когда человек может сказать о себе – да, я очищен. Любой процесс, с точки зрения суфиев, требует глубокого внутреннего очищения.